– Мы виделись с Журавлевыми прошлым летом, – раздражение проступило снова и снова исчезло. – Ходили в ресторан. А месяц назад я приезжала к его жене специально посмотреть на портрет. Одна приезжала, без Егора. И Сашки в тот момент дома не было. Журавлевы за городом живут, у них шикарный дом. Степа, зачем тебе это?
– Так. Потом расскажу. Позвони художнику. Мы с ним встретимся в любое время, когда скажет.
Дробышев положил телефон рядом с собой, потянулся.
– У тебя есть жена? – улыбнулась Таня. Она оттаяла, когда он упомянул про портрет жены.
– Есть, – кивнул он. – Ты.
Если бы не Влада, на свете не было бы женщины счастливее Тани.
– Степа, зачем тебе все это? – Таня положила ноутбук на пол, подняла глаза на Дробышева.
– Хочу заказать твой портрет, – засмеялся он.
– Степа, я серьезно!
– Я тоже серьезно.
– Степа!
– Я вчера звонил Журавлеву, – признался Дробышев. – Журналисту. Посидел в Интернете и нашел, что его тестю очень выгодно, что мэра посадили. Тесть теперь приберет его бизнес.
– Ну и что? – пожала плечами Таня. – Ты думал, у журналиста внезапно прорезалась жажда справедливости? Ты же сам говорил, что такие публикации внезапно не появляются.
– Говорил, – подтвердил он. – Короче, я ему вчера позвонил, и он меня послал.
– Ну и правильно сделал, – засмеялась Таня. – Я тоже не люблю, когда лезут в мои дела.
Про то, что после разговора раздались выстрелы в больничном дворе, Дробышев напоминать не стал. И пугать не хотел, и сам сомневался в логической связи.
Таня опять смотрела на него с преданностью и нежностью, и ему опять стало тревожно.
Телефон зазвонил у него под ногой. Дробышев нашарил аппарат, поднес к уху.
– Послушай, – сказала Влада. – Ты бы сначала посмотрел работы Вадима. У него есть сайт.
– Я доверяю твоему вкусу. – Смотреть какие-то картины Дробышеву не хотелось.
– Ты-то, может, и доверяешь. Только Вадику не понравится, что ты его работ не видел. Я точно знаю, что Журавлевы ездили к нему в студию перед тем, как он согласился работать. – Влада подумала и предложила: – Хочешь, съездим к Журавлевым? Я могу с ними договориться. Посмотришь портрет.
Ему ехать было нельзя. Матерную тираду он помнил от слова до слова.
– Ладно, я подумаю, – решил Дробышев. – Журавлевым не звони пока.
– Что там? – спросила Таня, едва он сунул телефон опять себе под ногу.
– Художник любит, чтобы с его работами были знакомы. Влада предлагает поехать к Журавлевым.
– Я съезжу! – загорелась Таня.
– Нет!
– Почему? – она внимательно на него посмотрела.
– Нет! – повторил Дробышев.
Она поднялась, подошла к его креслу. Он притянул ее к себе, посадил на колени.
У них впереди вся жизнь. Он будет держать ее на коленях, а она смотреть на него с нежностью.
– Степа, я хочу съездить, – прошептала Таня ему в ухо. – Я никогда не видела портретов, только в Третьяковке.
Он не ответил, покачал головой – нет.
Она отодвинулась, посмотрела ему в глаза, мгновенно посерьезнела.
– Вчера стреляли в тебя?
– Нет, – быстро сказал Дробышев. – Не думаю. То есть уверен, что не в меня. То, что знаю я, может узнать пол-Москвы, всех не перестреляешь. Но тебя все равно не пущу.
Она высвободилась из его рук, встала, подошла к окну, зачем-то посмотрела вниз.
– Степа, я поеду! Позвони Владе, пусть договаривается. Мне это ничем не грозит.
– Тань, ну незачем в меня стрелять, – поморщился он.
– Я тоже так думаю. – Она отвернулась от окна, прислонилась к подоконнику. – Тем более что парни из полиции уверены – хулиганство. Звони, пусть Влада договаривается. Я хочу иметь портрет. А еще я хочу жить спокойно и не думать, что кто-то мог в тебя стрелять.
Поездка к журналисту едва ли могла освободить ее от тревожных мыслей, но он видел, Таня не отступится.
Дробышев нехотя согласился. Он не знал, что убийство всегда порождает волну опасности, приближаться к которой нельзя. От этой волны нужно стараться убежать.
Влада перезвонила почти сразу, жена журналиста не возражала показать портрет. Через час Влада подъехала к подъезду, Таня и Степан спустились, сели к Владе в машину.
Пробок не было совсем, только несколько раз ненадолго задержались у светофоров.
За городом снег еще лежал, но уже не сплошной, черные проталины расползались по нему, поглощая остатки надоевшей зимы.
День выдался солнечный, по-настоящему весенний. Таня достала темные очки, принялась разглядывать серую прозрачную лесополосу вдоль трассы.
Когда был жив папа, они ездили на дачу зимой и летом. Летом сам бог велел, а зимой папа любил кататься на лыжах, и Таня увязывалась вместе с ним. Еще на дачу ездили осенью, ходили за грибами, потом жарили их с картошкой. Более вкусной еды Таня не пробовала.
Ранней весной на дачу не ездили никогда, весеннюю распутицу родители считали непреодолимой и сил на нее не тратили. Наверное, зря. Тане захотелось надеть резиновые сапоги и пройтись по просыпающемуся лесу.