Весенняя коллекция детектива

Как-то никогда ей не приходило в голову, что мужа своего она любила и жить без него ей тошно и неинтересно, потому что у них с Парамоновым все было совсем не так, как в «Ликах любви», «Радости и слезах» или даже «Измене и предательстве»! Никто не терял память, никто не узнавал другого под маской на карнавале, никто не делил наследство дона Педро! Но они всегда и во всем были единомышленниками, дружно не любили заводское начальство – а кто ж его любит?! Дружно ругали советскую власть, а потом, когда ее не стало, власть бандитскую и мафиозную. Отоваривали талоны, дрались в очередях, мыкались в собесе, занимая очередь с шести утра, чтобы добыть прибавку к пенсии, положенную по закону, между прочим!.. Проявляли бдительность, не любили приезжих, хоть каких, хоть молдаван, хоть чукчей, хоть этих, с Кавказа! Сколько раз Верочке говорили, что эта племянница доведет ее до гроба, украдет чего или наведет на нее, Верочку, рыночных бандюганов! Ну, выпивали, конечно, помаленьку и иногда на этой почве даже дрались, но Парамонова была сильнее, а Парамонов быстро успокаивался и засыпал и наутро ничего не помнил.

Хорошая жизнь, такая понятная, простая такая, как у всех, и вдруг она кончилась, и никакого интересу не стало – какое ей, Парамоновой, дело до белобрысой лимитчицы, которую Верочка держит в своей квартире?! Какое ей дело до того, что на бульваре пацаны из своих баллонов опять испакостили гадкими словами все лавочки? Раньше бы непременно к участковому метнулась, а нынче сидит вот одна, сиротинушка, и грустно ей, сил нет!..

Парамонова отвинтила крышку от кефирной бутылки – а раньше крышка была из тверденькой фольги, и ее нужно было продавливать внутрь! – и налила немного Тамерлану в тарелку, чтобы он тоже попил, вернулась в кресло и откусила от батона. С этим кефиром с батоном были связаны хорошие воспоминания о молодости. Она работала крановщицей и всегда так обедала – кефир и батон, и так вкусно было этим обедать, так здорово, и, главное, можно долго есть, никуда не спешить, потому что обеденный перерыв час, а батона с кефиром хватало примерно на полчаса, и еще оставалось время, чтобы поболтать с девчонками или просто посидеть на солнышке!

Тамерлан кое-как выбрался из-под кресла и, переваливаясь, пошел на кухню, зацокал по линолеуму когтями.

– Иди, иди, попей, – вслед ему сказала Парамонова, – свежий кефирчик, вку-усный!..

Тамерлан зашел на кухню, и слышно было, как он там лакает, шумно и неаккуратно.

Парамонова откусила от батона. Депутаты в телевизоре перестали ссориться, разошлись в разные стороны, программа кончилась, и началась другая, про писательницу. Этих писателей Парамонова терпеть не могла и считала, что все они как один тунеядцы вроде Женьки с третьего этажа. Ну, скажите на милость, что это такое за работа – сиди себе за столом да води ручкой по бумаге! Так месяцок поводишь, а тебе за это денежки – получи, мол, за свой тяжкий труд, дорогой товарищ писатель! Вот взять, к примеру, ее, Парамонову. Да она таких историй, о которых в книжках пишут, может сколько хочешь сочинить! Хоть сто, хоть двести! У нее в жизни чего только не было – и с бюрократами она боролась, и с «несунами», и в социалистическом соревновании побеждала, и «Знак Почета» ей вручали, всего не опишешь! А по телевизору ее никто не показывает!

Пока писательница стрекотала, какая она такая-сякая-замечательная, Парамонова доела батон, допила кефир и совсем омрачилась.

Что теперь делать? Батон съеден, кефира нет, кино кончилось, да еще Парамонов помер!..

Тамерлан захрипел на кухне, и это могло означать только одно – кто-то идет по лестнице. Парамонова прислушалась. Она знала шаги всех жильцов и была уверена, что это Липа со второго этажа тащится домой со своей работы. Или сама Липа, или ее хахаль. Вот до чего дошла современная молодежь без руководящей роли партии и правительства! Вот до чего, товарищи, дошла она, когда молодая девка с парнем нерасписанная живет, и никого не стесняется, и даже соседей не сторожится! Когда хочет, приходит, когда хочет, уходит, а у подъезда ее повстречаешь, так вылупит глаза свои бесстыжие и здоровается, вежливо так, как приличная!..

Шагов Парамонова не расслышала, зато в дверь позвонили.

Тамерлан изо всех сил напрягся, хрипло гавкнул и закашлялся.

– Принесло кого-то! – сказала Парамонова, страшно обрадованная тем, что кто-то пришел. Она выбралась из кресла, напялила тапки, не переставая ругаться, и зашаркала к двери. Хоть бы Люба пришла повечерять! Чайку бы попили, а потом она бы погадала, все не так грустно!

Парамонова зажгла свет, зажмурилась, потому что после полутьмы комнаты стало слишком ярко, глянула на себя в зеркало и отперла дверь.

– А-а! – воскликнула она и улыбнулась кокетливо. – Проходите, проходите до комнаты сразу!

– А у вас… собачка. Не кинется?

– Да нет, нет, куда ж ему кидаться, он старенький уже, дедок совсем! Проходите не стесняйтесь!