Весенние заморозки (СИ)

Как потом понял Эрик, много ради кого бросился бы он, очертя голову, в драку, в воду, в пропасть. И ради Лани, гораздой на всякие шалости сопливки, бросился бы. И ради Бенары даже, которая ему никогда не нравилась - но ведь и ее приходилось в свое время наставлять Эрику. И ради нерберийца, и даже Аэлевит, много чего обидного ему наговорившей в Скейре. Пожалуй, и Галдора бы заслонил он собой, дай ему судьба такую возможность.

Глядя на Галдора, склонившегося над лежащим на снегу бывшим воеводой, опустил Эрик меч. Дигбран пошевелился и, похоже, все с ним было в порядке. Галдор орал над ним и бесновался, с его балахона скатывались на снег и с шипением гасли синие молнии. Ворота закрылись. Эйтория на белой лошади нигде не было видно, а видения уже оставили Эрика.

Галдор распорядился унести Дигбрана в лазарет и шатающейся походкой пошел на стену, размахивая оловянной кружкой и вопя какую-то разухабистую застольную песню. Голоса у прорицателя не было, но он очень старался. Воины на стене расступились, пропуская его, он поднял руки над головой и сыпанул на врагов каскадом синего огня. Эрик вздохнул, развернулся и пошел прочь.

За весь вечер его никто не окликнул, не заговорил даже. После боя солдатам было не до праздной болтовни, все устали, много было раненых. Эрик прибился к лазарету, и его, вопреки ожиданиям, не прогнали.

В палатку, где оперировал Галдор, он попал случайно, помогая отнести очередного раненого воина.

-Останься, - сказал лекарь, не оборачиваясь, когда Эрик уже собрался было уйти. - Подойди, - это после того, как он встал у стены палатки и попробовал прикинуться статуей. - Смотри за мной и запоминай, как это делается. Только руками ничего не трогай, грязные они у тебя.

Галдор накладывал шов на резаную рану. Две арденки разного возраста помогали ему, подавая инструменты и прочие принадлежности. Воин, которого оперировал прорицатель, спал, опоенный сонным настоем.

Движения рук лекаря были спокойными, лишенными суеты. Не дрожали руки, и словно это не он недавно плевался молниями во врагов и похабные песни орал, вино прихлебывая. В иных людях, кажется, живет не одна душа, а две или даже больше. Только редко когда такие люди показывают окружающим все, что есть они. Даже от самых близких прячут большую часть себя, давно утратив надежду на понимание. У Галдора, похоже, близких не было. Человеком он всегда был не самым приятным и в общении, и в поведении, и отличался тем, что плевал на мнение всех и вся о собственной персоне. Скрывать от людей все то, чем он был, прорицатель не считал нужным.

-Думаешь, мне это пригодится? - спросил Эрик, когда Галдор наложил последний стежок и обрезал нить.

-Не повредит уж точно, - лекарь отошел к рукомойнику и долго мыл руки чуть теплой водой. Проследовав за ним, Эрик встал за его спиной.

-Ты наконец скажешь мне...

-Нет.

-Тогда...

-Валяй. Можешь нож со стола взять, им сподручнее и крови меньше.

-Амунус тебя забери, Галдор!

Прорицатель обернулся. Поверх черного балахона на нем был белый фартук, уже успевший покрыться кровавыми пятнами.

-Делай свое дело, герой! - крикнул он в лицо Эрику. - Хорошо его делай, как следует. И тогда, может быть, в конце концов ты встретишь Эрви. Если тебе, конечно, повезет. А вопросы свои оставь при себе, Эриох. Я, если хочешь знать, спас дочь Уивера от твоей злосчастной судьбы, и намерен беречь ее и впредь, пока не истопчешь ты наконец свою гордость в пыль. А теперь исчезни с глаз моих, надоел.

Ответом слова Галдора можно было считать лишь условно. Сейчас, после первого дня осады, Эрик так до сих пор и не был полностью уверен, что Эрви жива. И понимал, почему не хочет в это поверить. Слишком уж страшными были ощущения в первый раз, когда узнал он о ее смерти. Пережить их заново у него не было никакого желания.

Что прорицатель там про гордость говорил? Не осталось у Эрика никакой гордости, ни следа даже от былого князя ЭахВеррела в нем нет. Опять врет Галдор, темнит. Что ему надо от Эрика? Ведь ничего же у него нет, ничего. Только меч за плечами... рыбку почистить да лицо побрить. Надо? Пусть забирает.

Но вряд ли именно это имел ввиду прорицатель. И раньше в пророчествах ясности не было, и сейчас, после всего, что случилось с ним за весну, не прибавилось ее. Сколько бы ни метался Эрик по Эггору и Сиккарте, сколько бы дорог ни исходил, сколько бы слов ни говорил - каждый раз, сделав что-то, выбрав тот или иной путь, чуть позже узнавал или сам понимал, что опять ошибся.