Весенний марафон

Василий переминался с ноги на ногу на крылечке возле Дома кино: сегодня с утра подморозило, а он был без шапки и в ботинках на тонкой подошве. Еще на нем была новая куртка с воротником, как сказала продавщица, «под нерпу», из которой он, глупый, вчера вынул подстежку, потому что вчера еще было бабье лето, а сегодня оно уже закончилось.

– А н-ничего, что я б-без галстука? – повернулся он к стоявшей рядышком Катерине.

– Нормально, – заверила она. – Просто красавец! Да не волнуйся ты так, все нормально будет. Давай я тебя лучше сфотографирую…

Василий, приосанившись, встал поближе к стеклянной витрине с афишей. На афише было написано: «Сегодня в Доме кино премьера документального фильма Андрея Урванцева «Весенний марафон», кинокомпания «Уралкинопродакшн». Начало в 19 часов». Катерина щелкала фотоаппаратом так и сяк, Василий изо всех сил улыбался и покорно принимал нужные позы.

– Ты вообще – артист! – похвалила его Катерина. – Ой, а вон Светка с Дашей идут! Вась, мы пойдем в бар, ладно? Мои все пришли уже. А то я тоже замерзла.

Дамы ушли, а Василий остался, и не сказать, что в одиночестве. На премьеру фильма, про который знал весь его гараж, да что там – весь молокозавод! – он пригласил человек сто, и теперь очень опасался, что кому-то не хватит места. Правда, Урванцев его успокоил, сказав, что на таких премьерах зал всегда полупуст, потому что приходят только свои, но сам Василий в Доме кино никогда не был, сколько мест в зале, не знал, и очень опасался, что погорячился с приглашениями. Тем более что на премьеру пришли семейно, мужики из гаража – с женами (а трое – с женщинами, которых им «сосватал» сам Василий), женщины из цехов и из заводоуправления с мужьями. Явился и инженер Палыч, который давным-давно, еще в начале Васиной плейбойской карьеры, учил его жить и пользоваться дезодорантом – с женой и двумя взрослыми дочерьми, и начальник юротдела – со сногсшибательной блондинкой в короткой шубке, и все женщины оглядывались не то на блондинку, не то на шубку. Пришли и Раиса с Вовой, и директор завода пришел, и начальник гаража, и под конец Василий так разволновался, что ему даже стало жарко в курточке без подстежки.

Без минуты семь из вестибюля выскочил Урванцев и утащил Василия в зал, по дороге наказав мальчикам на входе «всех пускать, никого не выпускать, пока кино не кончится!». Катерина со Светкой и Галиной Ивановной Травкиной сидели в первом ряду, и Катенька помахала рукой, чтобы он шел к ней, потому что она оставила ему место. Урванцев поднялся на сцену и говорил какие-то слова, но Василий от волнения ничего не разобрал. Он схватил Катерину за руку так, что она поморщилась (но руки не отняла), и едва удерживался, чтобы не стучать зубами. Никогда в жизни он не испытывал ничего подобного, и был ужасно рад, когда в зале потушили свет и никто больше не мог видеть его сведенную нервной гримасой физиономию.

Когда на экране появились первые кадры – раннее утро, из гаража выезжают первые машины, в них грузят ящики с продукцией, – в зале оживились и зашумели, а когда в кадре возник Василий (он ехал по утреннему городу и мурлыкал себе под нос какую-то песенку), зал взорвался оглушительными аплодисментами. Себе Василий понравился: он выглядел солидно, не суетился и не нервничал, говорил все правильно, и вообще было снято красиво, молодец Урванцев, свое дело знает!

Сорок минут пролетели незаметно, и когда на экране появились финальные титры, все вскочили на ноги и так захлопали, что у Василия едва не заложило уши. Поднявшийся на сцену режиссер, похоже, тоже не ожидал такого оглушительного успеха, был несколько смущен и с большим трудом успокоил почтеннейшую публику, прежде чем смог сказать хотя бы слово среди всеобщего ликования. Он пригласил на сцену всех членов съемочной группы, и Травкину, и Василия с Катериной. Они кланялись, и всем подарили цветы, свои Василий тут же отдал Катеньке и ручку ей поцеловал, едва сдерживая слезы счастья. Потом Василий вместе с режиссером стояли в фойе у выхода из зрительного зала – наверное, так полагалось, потому что все знакомые Урванцева делали одно и то же, как будто выполняли какой-то им известный ритуал: пожимали ему руку, целовали в щечку и говорили несколько слов. Урванцев не усмехался, а расцветал милой смущенной улыбкой, благодарил и кое-кого просил спуститься в бар, на фуршет.

Василию пришлось хуже, потому что насчет него никаких ритуалов, видимо, не было, а поток желающих поздравить именно его, походил не на ручей, как у Урванцева, а на довольно бурный поток. Василия обнимали, теребили, хлопали по плечу, мужики жали руку, женщины растроганно и подробно целовали, все что-то говорили, смеялись, и Василий от всего этого совершенно потерялся и только глупо улыбался в разные стороны. Он и подумать не мог, что настоящая слава – это так волнующе и приятно.

Но, наслаждаясь порцией народной любви – каждый своей, – Урванцев и Василий совершенно забыли про Катерину, и когда они наконец спустились в бар Дома кино, где их ожидал обещанный и никогда не виденный Василием фуршет, автора сценария там не было. Урванцев принялся было ей звонить, но ее сотовый был выключен. Василий не поленился даже сбегать на стоянку, но Катенькиной машины там не оказалось. Час спустя Урванцев уже изрядно напоздравлялся с коллегами, о Василии все забыли, и он отправился домой, тоже едва держась на ногах – хотя не выпил ни капли.