Весенний шум

Ночной разговор с благоразумной Люсей состоялся накануне этого свиданья. Люся все предвидела, Люся предупреждала, что все мужчины негодяи и их надо крепко держать в руках. Маша не согласилась с ней. И если бы даже с течением событий она убедилась в том, что Семен Маркизов — негодяй, то и тогда бы она не приняла мрачных Люсиных выводов. Маша любила людей, она успела их полюбить за два десятка лет общения с ними. Любила и считала, что множество несчастий на земле происходит не от злой преднамеренности, а от недоразумений и людской глупости. И еще от того, что люди недостаточно любят друг друга, а слишком Сильно — себя. Это еще от далеких предков, от животных. Это пройдет, пройдет, конечно, не само собой, а при активных усилиях человечества.

Конечно, со временем люди станут много добрее, и от этого всем станет лучше и легче на земле. Но сколько нужно новых звеньев жизни, сколько поколений, чтобы достичь этого желанного результата!

И Маша старалась не упустить, не последней заметить эти ростки, эти иногда еще слабые, первые побеги новой душевной красоты. Они всегда сквозили в бескорыстной любви, в заботе о слабых, о младенцах и стариках.

Но именно сейчас, когда Маша научилась различать новое, светлое, — старое показалось ей еще чернее, чем прежде. Контрасты усилились.

Маша вернулась от Маркизова домой разбитая и подавленная. Он, любимый, не побежал же следом за нею, не остановил ее, не вернул. Он растерялся и только в первый момент обрадовался, — это подтвердил его голос. А что происходило с ним дальше, Маша не знала.

А дальше он поехал встречать Лизу. Она приехала несчастная, слабая, терпеливая, преданная. Бедная хорошенькая Лиза. Она любит Семена без оговорок и критики, она не станет помогать ему воспитываться, ей он хорош и такой. С Лизой легче. Рядом с ней любой покажется себе героем, сильным, мужественным, умным и прекрасным. А Маша то вздумает правду в глаза говорить, то продемонстрирует свое превосходство в чем-нибудь. И она не держится, не цепляется за своего дорогого.

Вернувшись домой, Маша тотчас рассказала все Люсе. И Люся так испугалась, так разволновалась, что поначалу просто растерялась. Она очень любила подругу, хотя многого в ней не понимала. И теперь ей казалось ясным только одно: пока не поздно, надо «освободиться».

Люся исчерпала доводы, стараясь доказать это Маше. Теперь уже было ясно, что Семен снова сойдется с первой женой. Люсю возмущали сами эти словечки — «первая жена», «вторая». Незачем путаться с женатыми. К ним нельзя приближаться больше чем на сто метров, потому что они все хитрецы и так обернутся, что и не заметишь, как забарахтаешься в паутине, точно муха. Разве мало хороших парней? Вон и вокруг Маши ходят, например Оська. Так нет, связалась с женатым!

— Иди и завтра же запишись в больницу. И учти, что для этого есть сроки, и через полтора месяца будет уже поздно, — настаивала Люся. Но Маша не соглашалась. И тогда Люся пригрозила, что пойдет к Маркизову и попросит его уговорить Машу.

— Не смей! Ни за что не смей ходить к нему! — закричала Маша, забыв о том, что рядом спят братья. — Я не дам тебе ни его телефона, ни адреса. Я тебе запрещаю.

— Телефон его я наизусть знаю, ты же не раз звонила ему при мне. А сделать это я должна. Если вы все идиоты, то хоть мне надо соображать за вас.

Следить за Люсей было некогда, и она добралась до Маркизова. Маша узнала об этом спустя две недели, когда он позвонил ей и попросил приехать на Каменный остров, чтобы потолковать обо всем. Но еще до этого свидания Маша увидела Семена.

Этой весной Семен собирался ставить какую-то переводную пьесу, героем которой был буржуазный дипломат. Маркизов добросовестно подошел к своему делу и не раз просил Машу узнать, когда в актовом зале читаются лекции, в которых освещается история Европы восемнадцатого века. Маша узнавала, и Маркизов бывал несколько раз на этих лекциях.

А сейчас в университете читал курс лекций профессор, приехавший из Москвы, специалист по истории дипломатии. Если бы Маркизов знал об этом, он непременно пришел бы. Значит надо, чтобы он узнал.

Была огромная тоска в сердце, тоска от разлуки. Маше вспомнился младший братишка. Мама, желая отучить его от груди, положила себе под блузку жесткую платяную щетку. Володька не знал, он простодушно протянул губы к материнской груди и вдруг навстречу появилась колючая щетка. Он заплакал и посмотрел так обиженно, так непонимающе, что даже маме, придумавшей все это, стало его жалко. Но ему шел второй год и пора было переходить на кашу.

Она не хотела вызывать Семена на объяснения. Сам всё понимает, сам придумает выход. Не пойдет же она к нему на поклон. А вот увидеть его хоть на миг, увидеть издали — хорошо бы!

— Семен Григорьич, здравствуйте. Вы просили дать знать о лекции академика… Приехал. Шестого в двенадцать в актовом зале. Спасибо, у меня все по-прежнему. Лучше всех.