Вещи не в себе

Болтали с дочерью по телефону – она в другом городе, отвела в школу свою дочь–первоклашку и шла домой, по пути описывала мне столичные предпраздничные уличные украшения:

– Шар какой красивый повесили… Ого, какие окна – эркером и квадратиками! Что-то я никогда не замечала, а уж сколько здесь хожу… Это что – наша стоматология в доме называется «Зуб мудрости»? Как мило… Это вам не салон оптики «Слепая курица» или «Очкарик» – ужас. Представляешь, всю жизнь кого-то так дразнили, и вот опять влезать в это, только теперь добровольно и за свои деньги. Уж лучше – «Пердимонокль», я недавно увидела.

– А мне нравится название «Зуб мудрости»: кратко и ёмко, ясно, что тут – про зубы. И слово «мудрость» – думай, лечись.

– Да и мне нравится – благородно и всё понятно.

Раньше по пути из садика она комментировала:

– Какая ужасная дорога, лужи, переходы, обочины грязные, – и все в таком духе, описывая, кто в какой ходит обуви, какую обувь ей носить, как преодолеть лужи и сугробы.

Есть такое упражнение: человеку предлагается при выходе из дома записывать все, что попадается в поле его зрения. Если перечисляется все из зоны поверхности земли – обувь, мусор, бордюры – плохо. А если потом его взгляд перебирается на уровень повыше – вывески, дома, лица людей – это уже прогресс.

Видимо, жизнь у дочери наладилась – болезненные проблемы, как и её недавние мучения с зубом мудрости, остались позади. Она о них даже не вспомнила, и табличка с надписью «Зуб мудрости» приятно удивила и не откликнулась воспоминанием о боли.

Заезд-выезд

Летним субботним утром на окраине города начиналась суета хозяйственного дня. Во дворе самого крайнего дома, смотрящего на две огромные, как сфинксы, башни ТЭЦ, у подъезда с припертой шваброй раскрытой дверью вплотную стояла новенькая «Лада» с распахнутым багажником. Из него молодой высокий крепкий мужчина партиями выгружал и заносил в подъезд вещи – крупные емкости, что-то детское…

Вплотную к «Ладе» теснилась старенькая «Тойота». В ее раскрытый багажник другой высокий мужчина – худощавый, раннего пенсионного возраста, загружал выносимые из подъезда пожитки.

От соседнего подъезда к ним вразвалку направлялась коренастая старуха, ещё издали громко ворча:

– Совсем не пройти, заставили всё тут!

Ее обогнала пожилая дама с палочкой, шепнула  старухе:

– У тебя там сзади… халат врезался.

– А… это меня знакомая снизу вызвонила, я и спустилась, в чем была, – а была она поверх коротковатого леопардового халата, вытянутого по бокам, в подростковой толстовке с капюшоном, всей в игрушечных мишках, – стареем.

Прошедшая мимо нее другая знакомая старушка пробормотала: «Врешь, никто тебя не звал, увидела с балкона машины в неположенном месте и вылетела поскандалить. В чем была, да». И ответила, уже развернувшись:

– Да уже постарели.

Вытащив рукой из-за спины защемленный в себя халат, первая старуха, что в игрушечных мишках, подойдя к автомобилям ближе и поняв, что происходящее у подъезда законно, на ходу сменила амплуа:

– Чего, чего на меня так уставилась? Нет, ну вы поглядите, как она тут уселась! – игриво залепетала она одной из кошек, которых вокруг сидело, бродило и лежало около десятка.

Молодой мужчина при этом выгружал очередную партию вещей – набитых мешков и баллонов, а пожилой укладывал в багажнике в позу 69 два старых облегченных кресла с деревянными подлокотниками. Обоим из-за открытых капотов ничего  вокруг не было видно.

– Вы посмотрите, посмотрите на нее! Ишь, уселась как, – не унималась старуха, контролирующая параллельно все происходящее во дворе, настойчиво выжидая ответной примирительной реакции.

Выезжающий не отреагировал. А въезжающий – вынырнул-таки из своего багажника и как бы заинтересованно глянул на кошек в клумбе.

Удовлетворенная старуха развернулась и пошла восвояси. А отъезжающий – он ей и самой уже был не нужен.

Не переехавшие вещи

Когда моя семья в течение жизни переезжала с квартиры на квартиру, всегда оставались вещи, которые ни туда, ни сюда: на новом месте они уже были не нужны, но и из старого выкинуть рука не поднималась. Этакий отживший сухой остаток. Они потом долго лежали не перевезёнными, вычеркнутые из дальнейшей совместной с хозяевами жизни, и до последнего часа передачи квартиры новым жильцам пытались найти себе новых хозяев: их предлагали, изредка продавали, отдавали, некоторые, в конце концов, выбрасывали. Бывало и такое, что сами мы, вселяясь в новое жильё, обнаруживали там чужие вещички, которые «не успели выкинуть, вдруг вам сгодятся». Так прижилась у нас огромная разделочная доска из фанеры с ручкой-полуостровом, летом на ней мяту и мелиссу сушим.

В последний наш переезд, когда мы иногда возвращались в своё дважды «опустевшее гнездо» – в квартиру, с которой съехали сначала наши выросшие дети, а потом и мы сами, у нас этот сухой остаток оказался значительно больше, чем в предыдущие разы – солидный такой, пропорциональный возрасту остаток.