Вещие сны тихого психа

На мое счастье, никакой тети Марты возле турникета не оказалось. Я прополз ящерицей под крестовиной турникета, прокрался в полутьме к выходу - ура! стеклянные двери закрывались изнутри на обычную задвижку. Одно движение, и я на свободе! И сразу - под раскидистые кроны деревьев, в тень. Ни о каком транспорте не могло быть и речи - только пешком! И - подальше от окон: какая-нибудь сверхбдительная фрау заметит странного субъекта в больничной одежде, позвонит куда следует, и через две-три минуты полицейская машина с синими фонарями: пожалте аусвайс, то есть паспорт, кто, почему, и - цурюк, в психушку. Здесь бдительных старушек, как говорят, не меньше, чем стукачей при товарище Сталине. Слава богу, дорогу я помнил, через час с небольшим, рассвет только-только занимался, продрогший от ночного холода, вошел в свою, нашу с Галкой, квартиру! И тотчас зазвонил телефон - я весь сжался, обошел его на цыпочках стороной. Кто бы это мог быть?! В такую рань! Я притаился в спальне. Чудак! Разумеется, гэбэшники, - периодически проверяют наличие в квартире меня и Гали. Свет я догадался не включать. Теперь можно спокойно собрать чемодан и - в путь! Я твердо решил лететь в Москву и на месте разобраться со всеми этими странностями - смертью Папы, "помощью" Валентина, загадочными предложениями Гале, с ней самой, наконец... Торчать здесь не было никаких сил. Впервые посетила меня эта мысль: всё, что со мной здесь происходит, не результат ли это отъезда из России?! Не это ли сдвинуло всю мою сущность куда-то в сторону от магистрального направления, коему должна была следовать моя ДУША, черт бы ее побрал! Не есть ли это типичный случай разлада ДУШИ с РАЗУМОМ?! Нам бы нет, не нам, а мне следовало бы двинуть куда-нибудь на восток, в Сибирь, в те места, где жили братья Кюхельбекеры, на Байкал и еще дальше! От мучительной тоски сжалось сердце, заломило под левой лопаткой. Ну, всё, кранты, решил я. Спокойная готовность принять возмездие за всё, что совершил в своей дурацкой жизни, овладела мною. Я повалился лицом в подушку...

Просторная степь цвела, колыхалась буйно растущими травами. Я лежал в траве, надо мной сияло голубое небо. Пахло цветами, пыльцой, синими далями. Тихий мелодичный перезвон лился как бы с бездонной вышины. Я жмурился от счастья, сдерживал дыхание, чтобы никто не заметил, что я здесь, и все боялся, что блаженство вот-вот кончится.

Вдруг ко мне придвинулась морда лошади. Огромный глаз горел зеленым огнем. Маслянисто-выпуклый, живой, с внутренним теплым светом, он разглядывал меня добродушно и спокойно. И переливался зелеными полутонами. Лошадь еще ниже наклонила голову, ее шершавые губы тронули мое лицо, влажные ноздри ткнулись в подбородок. Пахнуло свежей зеленой травой, и лошадиным потом. Я поднял руки, погладил лошадь от широкого лба к верхней губе. Она фыркнула, потерлась о мою руку, отошла. Я поднялся. Лошадь стояла рядом, смотрела на меня - теперь глаз ее светился прозрачным янтарем.

Вокруг нас по всему горизонту возвышались горы - цепи хребтов, сверкающие от снега вершины, темно-зеленые распадки, бежеватые седловины с цветастыми пятнами альпийских лугов. Розовато-белые, голубоватые, синие вдали, весенние травы волнами перекатывались по степному простору горной долины под порывами ветерка. Степь цвела! Лошадь поводила ушами, с ожиданием глядя на меня янтарным глазом. Я узнал ее, встал, подошел к ней, обнял за шею, прижался щекой к гладкой шелковистой шерсти. Она была светлой масти - бежевато-серая, с белой кокетливой челкой, белыми яблоками по крупу и белым передничком на широкой груди. Тонкие ноги у щикотолок были опоясаны белой шерсткой, словно рождена была не для седла и хомута, а для вечной воли и праздника. Я коснулся ее гривы, и мы пошли на мелодичный перезвон, который доносился вовсе не с неба, а от красочных строений невдалеке. Лошадь вела меня, кося переливающимся огромным глазом, то изумрудным, то янтарным. И улыбалась, чуть приоткрывая добрые широкие губы.

Я знал это место - трехъярусный храм на круглых столбах, покатые крыши с вывернутыми краями, затейливая резьба, яркие краски. Дацан, буддистский монастырь. Лошадь толкнула грудью калитку, и мы вошли на территорию дацана, обнесенную невысокой оградой из тонких жердей. С широких ступеней храма спустился высокий человек в длиннополом цветастом халате, в мягких кожаных сапогах с загнутыми кверху носами, на голове островерхая, как шлем, шапка с белым верхом и высокими ярко-малиновыми бортами. Он был в пенсне, лицо сухое, суровое. Мне показалось, что, когда он появился, в небе что-то громыхнуло. Я задрал голову - ни тучки, ни облачка, но и солнце куда-то исчезло. Лошадь весело заржала. Я глянул и чуть не ослеп - ее глаз сиял солнечным светом, так вот куда спряталось солнце!