Вещий князь: Ладожский ярл. Властелин Руси. Зов Чернобога. Щит на вратах

На крутом берегу Волхова, на мысу, у которого почти каждый день ловил рыбу перевозчик Нехряй, появлялась с утра молодая златовласая дева и все смотрела в сторону Нево – озера-моря, словно б ждала кого-то. И в самом деле, ждала – не покажутся ли на излучине реки полосатые паруса драккаров? Хельги, любый… Ладислава улыбалась. Перед уходом в заморье ярл позвал ее с собой в Киев, обещал забрать на обратном пути. Не думая, согласилась дева… Но не второю женою, нет… Просто жить рядом, и ждать, что ты нужна… Очень нужна. И родить князю сына… Он сказал – назовем Ингваром. Ингвар… странное имя.

Сельма и дочери князя скучали в Киеве, в высоких хоромах детинца. Плохо было без ярла, жаль, отправился он в чужедальнюю сторону, но Сельма четко знала, для чего это надо. Как знала и о златовласой деве, ожидающей возвращения князя на седом берегу Волхова. Что ж, пусть ждет… Он ярл и имеет право взять нескольких жен. Но именно она, Сельма, на всю жизнь будет первой… На всю жизнь. Ибо она не просто жена, но и правительница. Кажется, кто-то осторожно стучит в дверь? Что ж не сказали слуги?

– Кто? Войди же! А, это ты, Ярил. С чем пришел?

– Матушка, в корчме Мечислава-людина верные люди видели посланцев радимичей!

– Ага! Явились все-таки. Сделаем так…

На волнах Волхова, у крутого бережка, покачивался легкий челнок, в котором сидели двое – молодой парень в ярко-зеленой, расшитой бисером рубахе и красивая смуглая дева с распущенными темно-русыми волосами. Парень пошевелил веслами.

– Жарко, – вдруг сказала дева и, сбросив рубаху, нагая, навалилась на парня, ища губами губы.

– Найден, – жарко шептала она. – Найдене, любый…

– Тихо, тихо, Малена, ведь смотрят же!

– Да кто же? Кто?

– Вон челнок дедки Нехряя!

– Пускай старый завидует!

– А там… О боги!

– Что такое?

– Паруса, Малена! Ну, точно, паруса! Это ж возвращаются наши…

– И правда… Вот что, давай-ка позовем Ладиславу!

– А чего ее звать, вон не она ль бежит к берегу?

– И в самом деле, она… Эй, Ладисла-ава!

– Рубаху-то надень…

– Да ладно… Вот уж не думала, что стану когда-нибудь женою тиуна!

Хельги издалека увидел бегущую к воде девушку с золотыми волосами и глазами цвета луговых васильков. Ладислава… Ладия… Обернулся к кормчему:

– Я быстро!

Подтянул привязанную за кормой лодку, прыгнул, заработал веслами… закричал. Ладислава заметила его, замахала руками…

– Эх, Ладия, Ладия, – кольнуло вдруг в сердце князя – И кого ж я больше люблю, тебя или Сельму? Наверное, обеих… Кажется, все ж таки гораздо трудней любить, нежели править, ибо в любви нет ни князей, ни ярлов, ни смердов… Как нет, наверное, и холодного разума… Эй, Ладислава, я иду к тебе! Иду…

Над стальными водами Волхова, над Ладогою, над богатым, быстро разрастающимся Новгородом и над высокими стенами Киева, над Смоленском и Любечем, над всеми землями могучей Руси ярко светило осеннее солнце.

А далеко-далеко, в северной Норвегии, по пустынному шоссе, обнявшись, шли двое – русский музыкант Игорь Акимцев и медсестра Марина. Остановившись у поворота на Снольди-Хольм, начали целоваться, и целовались долго, пока не зазвонил мобильник у Игоря.

– Да?.. Концерт в Черном лесу?.. Обязательно буду, спасибо, что позвонил, Ханс…

Концерт. Снова концерт. И там обязательно будет Магн. И опять, как и тогда… О Боже, дай сил разобраться! Кто же из этих двоих… Кто? О, если б можно было поделить пополам сердце!

То же самое, подплывая к волховским берегам, думал и Хельги-ярл, Олег Вещий, Вещий князь и великий хакан русов.

Зов Чернобога

Глава 1 Третья жертва

Да, враг еще не разбит, война продолжается!

Георгий Брянцев. «Конец осиного гнезда»

Наши дни. Лето. Норвегия

Палочки в руках ударника слились в сплошные ясеневые полукружья, медью звенели тарелки, крупнокалиберными очередями стрекотали альты, гулко, как беременный гиппопотам, ухала «бочка», на краю сцены, перед сверкающей ударной установкой, под зловещий скрежет гитар утробно выл вокалист – длинный веснушчатый парень с рыжим, развевающимся в такт музыке хайром. Пел не по-английски, по-древненорвежски, как было объявлено, а на самом-то деле один черт знает, что там и за песня была – слов-то не разобрать, один рык. Но чувствовалось – по всему чувствовалось, – вещь стоящая! Да и рыжий старался: было видно – то припадал губами к микрофону, будто пытался его сожрать, то с остервенением отшвыривал прочь стойку, да так, что та улетала со сцены, и техники, справедливо не надеясь отнять ее у распаленных зрителей, срочно тащили из-за кулис другую. Вырывающийся из колонок форсированный звук был настолько громким, что и музыки-то по большому счету не было слышно – один лязг, уханье, скрежет… И рык! Ну, молодец рыжий, а с виду и не подумаешь.

Ханс ткнул приятеля локтем в бок и показал большой палец. Во! И в самом деле, группа – называлась она «Дети Вотана» – отыграла… нет, скорее, отгрохотала на славу. Ханс даже головой качал от восторга, заорал даже: