Вещий князь: Ладожский ярл. Властелин Руси. Зов Чернобога. Щит на вратах

– Сестрица?! А сам-то ты на что? Вернется Речка, спросишь у нее иголку с нитью – зашьешь, да, смотри, аккуратно, плохо сделаешь – не возьму на торжище. Чего мне с таким грязнулей позориться? Да не шмыгай ты носом, нехорошо. Пока вон воды нагрей да голову вымой, а заодно и руки.

Вздохнув – ну и Порубор, ну и зануда, за что только Вятша его так сильно уважает? – Твор скинул зипун, стянул через голову рубаху…

– Ой, никак вымыться решил? – войдя, прыснула со смеху Речка. – А мы-то, глядя на тебя, думали, в ваших лесах вообще не моются.

Отрок обиженно засопел.

– Речка, – попросил Порубор. – Там, в сундуке, старый дедков пояс был, нарядный. Дай-ко!

– А Любима…

– Да разрешит Любима, скажешь, что я взял.

Пожав плечами, Речка наклонилась к сундуку.

Да еще нарочно так платье стянула, чтоб Порубор слюной захлебнулся. Скосила глаза, вздохнула – нет, не проняло! В своих мыслях витал парень.

– Ну, вымылся? – Порубор взглянул на отрока. – Теперь рубаху зашей. И на вот тебе пояс.

По пути на Подол они встретили возвращающихся с бельем девушек – Любиму и Радославу. Обе уже подружились, болтали о чем-то, смеялись, увидав парней, прыснули еще больше. И чего ржут, словно лошади?

– Нет, – остановились, – не надо нам помогать, сами донесем одежку. Идите, куда шли.

– Ну, как хотите, – не стал настаивать Порубор. Эх, и красива же эта Радослава. Вот бы такая его полюбила… Юноша вздохнул, позавидовал Вятше, потом обернулся к Твору: – Ну, не дуйся. Все тебе было правильно велено. Для чего? Сейчас обскажу. Есть у меня вражина – завистник, Ерофей Конь, тоже проводник, и не худой. Только вот серебришка у него за сезон выходит куда как меньше, чем у меня, хоть и скряга Конь известный. Почему так? Не знаешь? Я скажу. Вот, посмотри, как я одет?

– Хорошо одет, – скосил глаза Твор. – Богато.

Еще б не богато! Рубаха на Поруборе ярко-желтая, из тонкой ромейской ткани, по вороту да подолу золочеными нитками вышита, наборным пояском подпоясана, плащ с левого плеча свисает – голубой, с шитьем серебряным, с подбоем белым, за такой плащ коня отдать не жаль. На ногах порты узкие, красные, постолы кожаные, со скрипом, обмотки белые, как выпавший первый снег. Что и сказать, богато.

– Видишь? – Порубор улыбнулся. – А Ерофей Конь, не обижайся только, так же, как вот ты недавно, ходит. Все скупится, старое платье донашивает, волос дикий, нечесаный, бородища всклокочена – жуть. Вот и прикинь, к кому пойдут люди? Кому больше доверять будут, хоть Ерофей, может, и куда больше меня земель знает?

– Ах, вот оно что… – наконец-то догадался Твор. – Теперь вижу, что одежка твоя – для серебришка приманка.

– Верно соображаешь. – Порубор улыбнулся. – Вишь, вон он, Подол-то… Широк, многолюден.

– И то верно. – Твор испуганно посмотрел вниз, где, за березами, в утренней туманной дымке, шумел многолюдством Подол – с ремесленными слободами, с кузнями и амбарами, с корчмами и капищами, с торжищем. Нигде еще не видал Твор столько людей, сколько в Киеве, боялся, никак привыкнуть не мог. Вот и теперь схватил Порубора за руку – как бы в этакой-то толпе да не затеряться. Затеряешься – век не выберешься!

Гудел Подол, шумно колыхалось торжище, в кузнях, за ручьем, звенели наковальни. Твор во все глаза смотрел на людей. Хоть и не сезон еще был, все начиналось только, а все же. Вон, ряд кожевенный, вонючий – Твор поспешно зажал нос, – в селище-то хоть со всех лошадей да коров сдери шкуры – и то для рядка не хватит, чуть дальше – горшечники, горшки, кувшины, блюда – блестящие, с узорочьем. А рядом ткани – каких только нет! Тяжелые, ромейские, разноцветные – синие, желтые, палевые, голубые, серебром-золотом вышитые – барберек, атлас, камка с парчою, ворсистый бархат. Прямо глаза разбегались, У рядка с тканями Порубор остановился, калиту – кошель, на поясе висевшую, вперед передвинул, сказал что-то купцу на языке непонятном, лающем. Купчина ответил так же, улыбнулся – одет чудно, в порты узенькие, в плащик куцый, на голове шапчоночка кожаная, лицо бритое, худое, глаза хитрые.

– Сукно фризское есть ли? – уже понятно спросил Порубор.

– Как не быть? – Купец разбросал по рядку кипы, какое, мол, надобно – темно-зеленое, красное, синее?

– Синее, – подумав, кивнул юноша, поплевав на пальцы, провел сильно по краю кипы. – Чай, не черникой-ягодой крашено?

Торговец испуганно замахал руками. Доброе оказалось сукно и покрашено достойно.

– Смерь-ка шесть локтей. – Порубор обернулся к Твору: – Бери, парень, неси, да смотри, не потеряй – то тебе на рубаху.

Вытащил из кошеля монету – отрок глазам своим не поверил, блестящую серебряную ногату с витиеватыми письменами, – протянул продавцу. Тот попробовал монету на зуб, улыбнулся.

– Пошьете рубаху, носите на счастье.

Поблагодарив, Порубор с Твором отправились на самый край рынка, где за приемлемую цену купили у ромея Хрисанфия вощеные дощечки и заостренные палочки – стилосы. Хрисанфий торговал и пергаментом, и перьями, чернилами, а когда была возможность, привозил на заказ и книги – только очень-очень редко.