Вещий князь: Ладожский ярл. Властелин Руси. Зов Чернобога. Щит на вратах

Отошли порядком от лагеря, спешили – солнце вот-вот сядет, а уж не светлоночный июнь на дворе, сентябрь. Хоть и теплые дни стоят, летние, а все же темнеет быстро. Кто-то из отроков, кажется Горислав, приметил узенькую звериную тропку. Кусты кругом примяты, видно, не малая дичина – кабан, а быть может, и лось. Горислав покрепче сжал рогатину, оглянулся на князя. Хельги кивнул – туда, мол. Пошли дальше по узкой тропе, пробрались кустами, нырнули в густо заросший папоротниками овраг. Выбравшись из него, оказались на лесной опушке с густой высокой травой и белыми цветами. Кругом было тихо, даже птицы не пели, было слышно, как у цветов озабоченно жужжал шмель. Палевое небо над головой наливалось закатной желтизною. Хорошо! Так хотелось завалиться в траву, средь цветов, лежать, подложив под голову руки, смотреть в небо и не думать больше ни о чем. Хельги прошел вперед, по колено в траве, нагнулся к цветам. За ним – остальные.

Горислав, сын охотника и побратим Тяхка, вдруг принюхался. Где-то рядом отчетливо пахло гнилью. Да-да, во-он, впереди, в кустах – приманка. На волка или на медведя. Но раз есть приманка, должно быть…

– Стой, княже! Засада! – рванувшись вперед, выкрикнул отрок… и черная боевая стрела пронзила ему грудь. Такие же стрелы полетели и в остальных, а на середину поляны, прямо на голову князя слетела вдруг с деревьев крупная прочная сеть.

– Хватай! – заорали выскочившие из-за кустов воины. – Да осторожней, велено живьем брать!

Миг – и все кончилось. Лишь трепыхался, еще больше запутываясь в сети, Хельги. Остальные гриди, сраженные подлыми, исподтишка выпущенными стрелами, остались навеки лежать в высокой траве под деревьями, глядя невидящими глазами в палево-желтое небо. И снова тихо стало кругом, словно ничего и не было, лишь у окропленных свежей кровью соцветий по-прежнему жужжал шмель.

Стоя у низкой ограды капища, Чернобог с усмешкой взирал на привязанную к дереву Радославу. Дерево это росло как раз там, где надо, – перед идолами. Вернее, идолы были вкопаны перед этой толстой корявой сосною. Лишенная одежды девушка чувствовала, как в спину больно впиваются сучья, и укоряла себя за непредусмотрительность – внимательней надо было быть, оглядчивее. Впрочем, кто же мог знать, что в этакую-то рань заявится Ажлак, – вот уж не вовремя, гнида! Да и Чернобог, гад, очухался, перевязал башку тряпицей, ощерился зло – дескать, долго будешь умирать, дева! Да Радослава уж и сама понимала, что не быстро. Поникнув головой, стояла, чувствуя на себе презрительные взгляды жрецов.

– Сначала я выколю тебе глаза и принесу их в жертву, – негромко говорил Чернобог. – Потом отрежу язык, а затем сдеру с живой кожу и оставлю умирать так. Ты знаешь, как это больно?

Радослава хотела было сказать в ответ какую-нибудь гадость. Может, войдя во гнев, волхвы невзначай прикончат ее? Так и не придумав, сплюнула.

– Плюйся, плюйся, – скривился жрец. – Брат Ажлак, кажется, солнце зашло? Подай-ка нож, начнем…

Лысый пегобородый Ажлак, низенький, коренастый, с жилистыми оглоблями-руками, подавая нож, алчно облизал языком губы. Он весь трепетал – давно уже не приносилась такая жертва. И так злобно, жестоко, кроваво. Тем приятнее будет богам… и тем страшнее станет Келагастовым людям. Пусть знают, кого следует уважать и бояться!

– Надеюсь, она доживет до завтра, когда, быть может… – Не договорив, жрец поднял над головой нож и завыл: – О, Крем Кройх! О, Морриган, о, Дагд, о, древние боги…

– Брате Чернобог, – неожиданно перебил его Ажлак. – Кажется, в лесу слышатся голоса.

– Голоса? – Чернобог опустил нож и настороженно обернулся.

И впрямь, от леса к капищу шли несколько человек, в одном из которых жрецы тут же признали наволоцкого старосту Келагаста.

Староста шел, по-хозяйски осматривая капище, густая седая борода его воинственно топорщилась.

– Мои люди сделали вам хороший подарок, волхвы! – подойдя ближе, со смехом объявил он и, оглянувшись, призывно махнул рукой.