Весёлые и грустные странички из новой жизни Саньки М. Часть вторая.

Чтобы они не бездельничали, им сделали плётки, и назначили надсмотрщиками над остальными работниками. Как я уже говорил, Колька больше всех любил меня. Теперь всё тело у меня было не в мелких, а в крупных рубцах, на лице тоже остались отметины, была разорвана верхняя губа, перебит нос и уши.

Только в поле старался держаться подальше, хотя всё это я терпеливо сносил, понимая, что вполне заслужил побои от своего лучшего друга.

Когда нас не было в лагере, приезжали бурильщики, сделали артезианскую скважину, но вода оказалась настолько горькой, щелочной, что оказалась совершенно непригодной не только для питья, но и для технических нужд. Гораздо хуже мочи. Пробовали мыться ею, кожа облезала.

Вот что происходило в лагере, до того дня, как всё началось.

Оставалось нас к тому времени сорок четыре пацана, если исключить надсмотрщиков, то тридцать четыре. Из шестидесяти.

Бои местного значения.

В тот памятный день, когда мы приехали с хлопкового поля, нас построили для переклички.

Всё же целый день работы на солнцепёке здорово выматывает, все еле стояли, ожидая, когда позволят разойтись.

Наши друзья-надсмотрщики тут же убрались под свой навес, расселись в тени, ожидая ужина.

В своих грязно-белых, выгоревших на солнце, робах с закатанными рукавами они напоминали эсэсовцев - альбиносов в белых панамках.

Но сегодня парни не спешили нас распускать, они были настроены повеселиться.

Райхель вышел с карабином СКС через плечо, Кляйн, натуральный садист, держал в руках дротиковое ружьё. Оба под приличным хмельком, но пока не дошедшие до кондиции.

Шмидт вынес воду и тарелку каши. По строю пронеслось урчание животов.

- Вот именно! – воздел палец Райхель, - Желающие поиграть и поесть, шаг вперёд!

Вздохнув, я вышел из строя.

- Назад! – пихнул меня в грудь Райхель, - ты мне нужен для другого…

Вновь вышел Вьюн.

- Другое дело! – оскалился Кляйн, который был ростом не меньше Райхеля. - Давай! На счёт три! – Кляйн отвернулся, проверяя ружьё. Потом, подождав, когда Райхель проговорит «три», повернулся.

Вьюн уже был посреди плаца и пытался изобразить мои движения. Но малыш переоценил свои силы, слишком устал за день.

Выписав несколько восьмёрок, ружьё метнуло дротик. Мне казалось, Кляйн промахнулся, но, к своему удивлению, увидел, как из груди Вьюна выросло красное оперение.

Вьюн не стал кричать и биться. Он упал замертво.

Подошедший Райхель пошевелил его сапогом, и сказал:

- П…ц котёнку, больше срать не будет. Ты! – показал он пальцем на меня, - И вы! – ткнул он на Зяму с Мотей, - Мухой взяли лопаты и закопали! Остальные стоять! – отойдя метров на пять, начальник лагеря взял карабин на изготовку, передёрнув затвор. На вышке тоже оживились. Вышек было четыре, но сейчас, видя в нас дистрофиков, не способных ни на что, расслабились и дежурили на одной, дурея от жары и тяжёлой службы.

Мы пошли в сарай, который нам открыл молчаливый Шмидт, взяли кирку и лопату, пошли на кладбище.

Я киркой взламывал высохший до каменной твёрдости грунт. Зяма с Мотей выбрасывали разрыхлённую землю. Когда выкопали могилу на полметра глубиной, подошёл Райхель, четверо пацанов принесли тело Вьюна.

- Хватит! – махнул рукой Райхель, - Закапывайте. Выпьем сегодня на поминках! – вздохнул он.

В это время Вьюн застонал и шевельнулся.

- Он живой! – воскликнул Мотя.

- Живой? – заинтересовался Райхель, - Неужели? – он подошёл, перехватил поудобней карабин, и изо всех сил ударил Вьюна прикладом по голове.

- Вот и всё! – в мёртвой тишине сказал он, - Закапывайте! – и отвернулся.

Я, не помня себя от гнева, размахнулся, и ударил Райхеля киркой прямо в позвоночник, в районе почек. Парень хрюкнул и моментально рухнул на землю.

Я подхватил карабин и выстрелил в часового на вышке, крикнув:

- Бей! Ребята, бей вертухаев! Не дайте им взять оружие! Не дайте открыть собак!

Лагерь взорвался воем маленьких глоток. Я стрелял по надзирателям. Первым попался Кляйн, вторым погиб Шмидт, хотя против него у меня было меньше всего злобы: он частенько прогуливался со мной, взяв в руки мою гирю, и подначивая меня:

- Санёк! Ну что, скоро на дембель? - Вообще-то он был у нас за повара. Иногда, воровато оглянувшись, совал мне в руки кусочки лепёшки. И не только мне…

Потом кто-то метнулся к собачьим вольерам, пришлось мне и его успокоить.

Ребята не сразу успели, охранники-узбеки не пили самогон, кто-то из них вооружился, затрещали выстрелы, ребята стали падать на утрамбованную землю. Но разъярённую толпу уже невозможно было остановить. Стрелка я завалил, и, когда обернулся в поисках опасного противника, увидел, как ребята расправляются с надсмотрщиками, бывшими своими друзьями, с которыми зимой спали в обнимку, согревая друг друга своими телами, потом играли в снежки, смеялись, обнявшись.…

Там погибал сейчас мой побратим, Колька, под градом камней и палок.

Что я мог сделать? Встань я на пути озверевшей толпы, меня бы тоже растерзали.

Кто-то схватил меня за ногу. Райхель.

- Добей, не бросай подыхать, как собаку! – попросил он.

- Собаке собачья смерть! – пнул я его.

- Я тебе что-то скажу!