Весёлый Пушкин, или Прошла любовь, явилась муза…

Обед прошел очень весело: князь Д. А. Эристов был в ударе и сыпал остротами и анекдотами эротического пошиба. Все хохотали до упаду, один только Пушкин оставался невозмутимо серьезным и, казалось, не обращал никакого внимания на рассказы князя. Вдруг в самом разгаре какого-то развеселого анекдотца он прервал его вопросом:

– Скажи, пожалуйста, Дмитрий Алексеевич, какой ты советник: коллежский или статский?

– Я статский советник, – отвечал несколько смущенный князь, – но зачем понадобилось тебе это знать?

– Затем, что от души желаю скорее видеть тебя «действительным» статским советником, – проговорил Александр Сергеевич с особым ударением на слове «действительным», кусая губы, чтобы не увлечься примером присутствовавших, оглашавших столовую дружным смехом после его слов.

* * *

Генерал Стрекалов, известный гастроном, позвал однажды меня обедать, по несчастию, у него разносили кушанья по чинам, а за столом сидели английские офицеры в генеральских эполетах. Слуги так усердно меня обносили, что я встал из-за стола голодный. Чорт побери тифлисского гастронома!

А. С. Пушкин «Путешествие в Арзрум», гл. II

* * *

Михаил Владимирович Юзефович во время знакомства и общения с Пушкиным был молодым офицером. «Пушкин носил и у нас щегольской черный сюртук, с блестящим цилиндром на голове, а потому солдаты, не зная, кто он такой, и видя его постоянно при Нижегородском драгунском полку, которым командовал Раевский, принимали его за полкового священника и звали драгунским батюшкой», – вспоминал он впоследствии.

* * *

Однажды Пушкин в походной палатке переводил М. Юзефовичу и его брату Шекспира, зачитывая целые куски из сцен вслух. Михаил в детские годы изучал английский, но чтение Александра Сергеевича показалось ему подозрительным, мало напоминавшим английский язык. На следующий день Юзефович пригласил в гости на экспертизу Захара Чернышева, знавшего английский как свой родной язык. Пушкин начал охотно переводить Шекспира, при первых же словах, прочитанных Пушкиным по-английски, Чернышев громко расхохотался.

– Скажи прежде, на каком ты языке читаешь? – обратился он к поэту.

В свою очередь рассмеялся и Александр Сергеевич, объяснив, что выучил язык Шекспира самостоятельно и поэтому читает английские слова, как латинские. Самое забавное заключалось в том, что перевод трагедий Шекспира эксперт Чернышев признал правильным, а понимание языка безукоризненным.

* * *

– Признайся, душа моя Пушкин, что все-таки стыдновато торговать своими стихами? – спросил поэт и критик Плетнев у Пушкина, появившегося после ссылки в Петербурге.

– Конечно, стыдновато, – ответил Пушкин. – Но надо же как-то оплатить себе свободу.

– Мог бы взять деньги у своих крестьян. Ведь у тебя есть крестьяне.

– Конечно, мог бы. Но это еще тяжелее, чем брать деньги у книгопродавцев.

– Мог бы стать чиновником. И с неплохим жалованьем.

– Мог бы, конечно. Но это еще тяжелее, чем брать деньги у крестьян.

– Мог бы найти себе богатого мецената.

– Мог бы, конечно. Но это еще тяжелее, чем быть чиновником.

– Мог бы написать оду в честь монарха. А он бы в ответ осыпал тебя милостями.

– Мог бы. Мог бы. Но это еще тяжелее, чем получать свободу из рук мецената.

– Так что же, нет, значит, никакого выхода?

– Почему же нет? Выход есть – торговать своими стихами. Правда, это намного тяжелее, чем зависеть от монарха.

* * *

Пушкин, участвуя в одном журнале, обратился письменно к издателю с просьбою выслать гонорар, следуемый ему за стихотворения.

В ответ на это издатель письменно же уточнил: «Когда желаете получить деньги: в понедельник или во вторник, и все ли двести рублей вам прислать разом или пока сто?».

На этот запрос последовал лаконичный ответ Пушкина:

«Понедельник лучше вторника тем, что ближе, а двести рублей лучше ста тем, что больше».

* * *

Вскоре после моего выпуска из Царскосельского лицея (в 1829 году) я встретил Пушкина на Невском проспекте, который, увидав на мне лицейский мундир, подошел и спросил:

– Вы, верно, только что выпущены из лицея?

– Только что выпущен с прикомандированием к гвардейскому полку, – ответил я.

– А позвольте спросить вас, где вы теперь служите?

– Я числюсь по России, – был ответ Пушкина.

Из воспоминаний старого лицеиста.

* * *