— Нет, Малечка, мы за мир, ромашки и варенье, а потому я буду тебе петь только «В бананово-лимонном Сингапуре в бури…», — она с наслаждением передразнивала, как он пел только начало фразы, потому что дальше слов он не помнил.
— Ромашки охапками, варенье столовыми ложками — а где же аристократизм, мсье Вертинский?
— В крови, Малечка, в крови, и никогда не ищи его в цветах и варенье. В лучшем случае найдешь жучка.
Она замолчала, но не вернулась оттуда, из «семь лет назад». Я решила ей помочь:
— Ау!
— Я здесь, — она с теплотой посмотрела на меня, — знаешь, девочка, мне очень хотелось спросить: «А в худшем?»
— Спросили?
— Нет.
— Почему?
— А ты могла бы влюбиться в мужчину, сильно похожего на Вертинского? — она опять смеялась глазами.
— Нет. У меня официальный свекор очень похож и тоже картавит — поэтому, исключительно исключено.
— Потому что картавит?
— Потому что я все звуки выговариваю и не считаю это недостатком. А он явно считает меня не совсем полноценной. Так почему не спросили?
— Все вопросы задать было невозможно. Слова вообще значение приобрели позже. Когда они говорились, я их и не воспринимала. Я не слушала их. Голос слушала. А слова как на пленку записывала, чтобы потом разобрать. И потом «слушать» мысленно и уже не пропускать ничего, ни слова. А пока мы общались, нельзя было пропустить ни одного его взгляда и движения.
— Откуда такая жадность?
— Ты, думаю, не знаешь еще, что не всегда нам дается любовь, у которой есть начало, а конца не видно. Бывает и другая настоящая любовь. Она вся здесь и сейчас. И завтра у нее нет. И отказаться от нее сил не найти. Так он смотрел — ощущения времени нет и всё только здесь и сейчас.
— Это страшно.
— Это лучшее, что было в моей жизни, — она посмотрела мне в глаза, и я поняла, как она права.
— А завод-то он купил? — мне было необходимо перевести ее взгляд с меня на другой объект.
Вместо этого Амалия еще пристальнее на меня посмотрела. В ее глазах читалось: «Конечно, купил». А сказала она:
— Не купил, передумал. Другой покупатель нашелся.
Я задумалась. Очень захотелось нарисовать натюрморт: трехлитровая банка царского варенья из красного крыжовника, моя дурацкая чашка, наполненная всё тем же царским вареньем. Еще одна банка с немыслимым количеством больших белых ромашек. Еще две столовые серебряные ложки. Несколько крупных ягод малины и крыжовника разбегаются по столу. И маленький жучок, который никуда не бежит. А на стене висит картина, точнее, портрет в стиле Климта. Только это портрет Амалии. И, конечно, две чашки с чаем.
— О чем задумалась? — на этот раз меня от мыслей спасала Амалия.
— Так, картину придумала, — я тоже улыбалась во все глаза.
— Лучше варенье ешь, — Амалия чувствовала, что я всё понимаю и мне не надо ничего объяснять. И еще — я на ее стороне. И она была мне очень благодарна за это.
Я взяла столовую ложку и стала правильно есть варенье. Обсуждать рассказанную Амалией историю, было бы так же пошло, как «да». Мы обе это понимали и моментально перешли на новую тему.
— Я тебя на выборы позову — приедешь? Мы с тобой дебаты устроим: где на Руси бабам жить хорошо? И дело в шляпе будет.
— Во-первых, напоминаю Вам в очередной раз, я еще никуда не уехала.
— Переходи сразу к «во-вторых».
— Хорошо. А во-вторых, Вы сами-то ответ на этот вопрос знаете?
— А ничего со времен Некрасова не изменилось.
— Вы считаете с этим можно победить?
— Кого?
— На выборах.
— Конкуренции не будет, девочка.
— Уверены?
— Увы, да.
— Как можно быть настолько?
— Ты яблоки любишь?
Амалия в разговоре была так же стремительна как кошка, которая может с места запрыгнуть на шкаф под потолок.
— Люблю.
— Какие?
— Твердые чтобы, сочные и сладкие.
— Мне тоже такие нравятся. Вот представь: ты намыла целое блюдо яблок. С виду они — крепкие наливные. Ты берешь первое и надкусываешь так смачно… Аж глаза сами при этом закрываются. И сока ждешь, и аромата, и вкуса, а мякоть оказывается рыхлой и с гнильцой. И ни сока в ней, ни аромата. Только кожура снаружи твердая и имеет здоровый вид. На втором яблоке глаза ты уже не закрываешь, и надкусываешь с опаской. Оно тоже оказывается рыхлое и с гнильцой. Третье ты уже надрезаешь ножом. И четвертое ножом. И понимаешь, что они все одинаково рыхлые попались.
— Ну и?
— Невкусно.
— Согласна. Так не ешьте или купите в другом месте.
— А других нет.
— Как?!
— Вот так. Купишь яблоки в нескольких местах — и придется признать этот факт.
— Бог с ними с яблоками, мы же про выборы говорили.
— Конкуренцию мне может составить только мужик.
— Ну и?
— Вот я и пытаюсь тебе объяснить: яблоки здесь почему-то все рыхлые и с гнильцой, — Амалия опять пристально и уже без улыбки в глазах посмотрела на меня.
Спички
Конечно, на наш магазин не смотрел теперь только ленивый. У нас побывал каждый, кто мог уже или еще ходить. Жители города смотрели на технику и столики, и спрашивали, что мы с этой электронной утварью собираемся делать. Мы поняли: времени у нас очень мало — все ждут «Чего-то». Надо стартовать, иначе это будет не прорыв, а большой, простите, «пук».