Весна

Семь дней сидел Георгий Кратовец в каменной башне. Он был один в темном, сыром подземелье. Глаза его ничего не различали во тьме. Тоска сжимала сердце. Воспоминания налетали стаями. Однажды — было ли то во сне или наяву, — он не сознавал, — привиделся ему покойный отец. Одетый в белые одежды, он подошел к нему, взял за руку и повел куда-то. А мать Георгия бежала вслед за ними. «Куда ты ведешь его? — закричала она. — Не отнимай его у меня! Боже мой, что мне делать, чтобы спасти сына?» Беспомощная женщина ломала руки. Прежде чем завернуть за высокую стену башни, Георгий обернулся, чтобы поклониться матери, и увидел в ее глазах такое страдание, такую жалость… Весь день он плакал. Когда вечером вошел отец Пею и нащупал в темноте его плечи, юноша зарыдал.

— Боюсь я, отче!

— Чего ты боишься? — сурово прозвучал голос священника. — Слышал ли ты песню о Йово-горце? Неверные пришли, чтобы схватить сестру Йово, но Йово не отдал ее в чужую веру. Йово был тверд как скала. Обе руки, оба глаза, обе ноги отдавал он, но сестру свою, красавицу Яну, не отдал в чужую веру. Неверные выкололи ему глаза, отрезали руки, оторвали ноги. Но знаешь, как прощался Йово-горец со своей сестрой, когда ее уводили силой?

Будь же здорова, сестрица Яна!
Нет глаз у Йово, чтобы взглянул он,
Нет рук у Йово, чтоб мог обнять он,
Нет ног у Йово, чтоб проводил он[5]

.

— Это на самом деле было, отец? — спросил Георгий.

— Не было бы на самом деле, народ не сложил бы песню. Вот я принес тебе причастие в чаше. Приемлешь его?

Наступило глубокое молчание. Две руки протянулись во мраке и взяли чашу.

— Приемлю, — промолвил горестно Георгий.

* * *

В последний раз предстал обреченный юноша перед судьей. Тот встретил молодого узника словами Магомета:

— Мир держится великодушием сильного. И потому наш могущественный владыка готов защитить тебя своей отеческой десницей.

Когда началось заседание, в суд вошел Хасиб Осман-паша. Все поднялись со своих мест.

— Садитесь, — сказал паша, с любопытством разглядывая измученное лицо юноши, его покрасневшие, блуждающие глаза, отвыкшие от света. Всю ночь жена умоляла своего повелителя, чтобы он сам наутро отправился в суд и уговорил юношу. Пусть он придет к Шазие. Если больная девушка от этого выздоровеет, почему не принять его таким, как он есть? Паша любил свою младшую дочь больше всего на свете. Он повелел вызвать заключенного еще раз к судье и пришел сам, чтобы его судить.

— Послушай, — с трудом выговорил Хасиб Осман-паша, — исполнишь одно мое желание, я приму тебя как сына и сделаю своим наследником.

— Если ты готов принять меня в сыновья, зачем посягаешь на мою веру? — спросил Георгий и посмотрел ему прямо в глаза.

Паша встретил горящий взгляд юноши.

— Я не хочу, чтобы ты менял веру, — сказал он. Оставайся при своей, но женись на моей больной дочери.

— Я женюсь на твоей дочери, — громко крикнул Георгий, — если она станет болгаркой.

Ошеломленный паша раскрыл рот. Он покраснел и беспомощно развел руками. Толпа, напиравшая на двери суда, загудела. Судья зашипел, как змея:

— Он оскорбил честь паши!

— Он хулил правую веру!

— В огонь нечестивца!

— Делайте с ним что хотите! — Паша покачал головой и вышел, глубоко опечаленный, из суда.

Окровавленного Георгия Кратовца повели к площади перед древней церковью «Святая София». Когда они подошли к церковным вратам, из церкви выбежал отец Пею и поднял руку, чтобы благословить мученика. На площади с осужденного юноши сорвали одежду и в одной рубашке бросили в огонь. Когда ремни, которыми были связаны его руки, сгорели, юноша выпрямился, попытался сделать два шага, но споткнулся и упал прямо в костер. Его поглотило пламя.

Это произошло 11 февраля 1515 года.

Перевод Е. Яхниной.

ОТ КЫКРИНЫ ДО ВИСЕЛИЦЫ

Димитр Обшти переодел своих четников в турецкие солдатские мундиры, роздал им длинноствольные ружья, велел повязать цветные платки поверх нахлобученных по самые уши красных фесок и повел козьими тропками под белоствольными буками Арабоконакского перевала. Лес уже оделся багрянцем, ветер срывал с буков орехи и ронял их на головы четников. У третьего крутого поворота дороги Димитр укрыл четников за деревьями и кустарником, приказал затаиться, глядеть в оба и выжидать, а сам залег за большим белым камнем и направил дуло своего ружья в сторону Орхание.