Весна

Васил Левский был главным апостолом[6] Болгарского центрального революционного комитета. Его имя было названо первым при выборах членов Временного правительства в 1872 году, когда поборники народного дела собрались в Бухаресте, чтобы обсудить ход подготовки восстания и принять Устав Центрального комитета. Секретарь комитета Олимпий Панов букву за буквой набрал в типографии Каравелова весь Устав, председатель комитета Любен Каравелов сам держал корректуру, а Левский богатырской своей рукой вертел колесо ручного типографского станка, пока не были отпечатаны и Основной закон революционной организации и пламенное Воззвание. Вместе с двумя другими апостолами Левский перевез в Бухарест золото, собранное среди болгар-патриотов. Половина денег пошла на покупку небольшой типографии, которую собирались переправить через Дунай и тайно установить в Ловече, чтобы печатать воззвания, брошюры и листовки, на остальные были куплены револьверы и патроны. Револьверы заговорщики на себе переправили в Болгарию, а патроны упрятали в мешки с перцем, погрузили в лодку и отвезли в Никополь на заезжий двор, принадлежавший торговому товариществу. Грузчики кряхтели, сгибаясь под тяжестью мешков, и приговаривали: «Чок авур биберлер!» — «Ох, и тяжел же перец!» Димитр Обшти был назначен руководителем восстания в районе Тетевена и Орхание. Он подчинялся Левскому, занимавшему более высокий пост главного апостола. Обшти принес присягу и обещал не переступать законов и приказов подпольного революционного комитета. Если же нарушит клятву, не выполнит приказа или совершит предательство, то безропотно предаст себя суду своих собратьев по оружию — только их суд властен над его жизнью и смертью. На том целовал он крест, кинжал и револьвер. Левский и слышать не хотел о нападении на обоз с государственной казной — он понимал, что турки двинут тогда огромные силы и разгромят комитеты, не готовые еще к последнему бою против пятивекового ярма поработителей. Однако Димитра Обшти неотступно преследовала мысль о деньгах. Он искал способа одним ударом завладеть крупной суммой, чтобы в изобилии снабдить заговорщиков оружием. И теперь, притаившись за камнем, крепко сжимая обеими руками ружье, прищурив глаз, бывший боец повстанческих легионов Гарибальди, рыцарь револьвера и кинжала, с бьющимся сердцем поджидает обоз, который везет кованый сундук с государственной казной. Чтобы нагнать на турок страху, создать впечатление, что против них действует мощная, до зубов вооруженная организация, Обшти преступил клятву и нарушил приказ главного апостола. И когда почтовый возок с деньгами, в сопровождении четырех конных полицейских, приблизился, Обшти оглушительно крикнул из-за своего укрытия:

— Огонь!

Четники открыли огонь, буйволы, тянувшие в гору сундук с казной, испугались, рванули назад и опрокинули возок в глубокое ущелье. Полицейские, белые как мел от страха, повернули и погнали коней назад, к Орхание. Как пылающие уголья, засверкали глаза Димитра, когда он сбил с сундука замок и запустил руки в серебро. Деньги пересыпали в торбы и на спине перетаскали в Тетевен и Орхание. Надежно припрятав их, четники скинули турецкое платье и разбрелись кто куда. Но правитель софийского округа Мазхар-паша послал переодетых соглядатаев и регулярные турецкие части, набрал по селам башибузуков и стал вылавливать участников ограбления одного за другим. Переодевшемуся в женское платье Димитру Обшти удалось ускользнуть из Тетевена и направиться к Никополю. Паша отрядил за ним погоню, которая и настигла его в селе Чирикове. Его взяли в конюшне постоялого двора, где он уснул на мешках с орехами. Прежде чем он успел очухаться, стражники скрутили ему руки. Представ перед пашой, незадачливый конспиратор заговорил и выдал всё: назвал имена членов комитетов в различных селах и городах, раскрыл их планы и намерения, сообщил, каким оружием располагают. Мазхар-паша потрепал его по плечу, приказал напоить кофием и сказал:

— Сделаю тебя кыр-агасом — полевым начальником.

Зарыдали матери, жены и дети заговорщиков. Зазвенели кандалы по дорогам Тетевенского и Ловечского края, тюрьмы были битком набиты людьми, а оттуда оставалось лишь два пути: либо в Диарбекир[7], либо на виселицу.

Когда главный апостол вошел в неприметный, расположенный в Варошском предместье дом Велички Хашновой, старшей дочери ловечского попа Лукана, хозяйка встретила его дрожащая, растерянная, измученная тревогой и бессонными ночами. Было раннее зимнее утро. Третий день рождества 1872 года.

— Никто не видал тебя, бай Васил? — спросила она, запирая на засов калитку.

— Шел мимо церковной ограды, видел твоего отца — он входил в церковь, но я не стал его окликать.

— И хорошо сделал. Входи скорей, а то соседка все вынюхивает, глаз с нашего дома не спускает, разрази ее господь!