Тим говорил так проникновенно, теребя каждым словом моё израненное сердце. Мне казалось, что я больше не переживу расставания с ним. Я кинулась к нему на шею, он тоже крепко прижал меня к себе. Прошептала ему на ухо:
— Я тоже больше не хочу тебя терять.
А на следующий день к нам домой заявился отец Ковалёва, представительный, лощёный, с пронзительным взглядом. Выглядел он дорого, официально и слишком идеально. Запах парфюма приятно щекотал нос. Он долго рассуждал о том, какие мы ещё дети и что нам нужно заботиться о будущем, а сейчас нам кажется, что море по колено, и мы не думаем ни о чём. Я совершенно не понимала, что он от меня хочет, пока он сам прямым текстом не сказал:
— Яна, ты пойми, у Ильи большое будущее, и он заботится о нём, но от ошибок никто не застрахован. Ты тоже позаботься, пожалуйста, о себе. Скоро поступление, и деньги точно пригодятся. Это тебе в качестве моральной компенсации, в благодарность за то, что не стала хоронить будущее Ильи. — И он вложил в мою руку рулон свёрнутых купюр, перетянутых резинкой.
Я пребывала в полнейшем шоке, мне страшно было подумать, сколько там. Но ещё страшнее стало, когда осознала, за что отец Ковалёва дал их мне. Моргнула пару раз, чтобы прийти в себя, и начала качать головой, потому что подходящих слов подобрать никак не могла. Это было и возмущение, и отчаяние, и даже обида:
— Заберите, пожалуйста! — я протянула ему рулон денег назад.
Хоть и старалась говорить твёрдо, но голос дрожал, а потом вдруг накатила какая-то горечь за отношение отца к Илье. Ковалёв-старший только что убеждал, какой Илья способный, умный, перспективный, только ради того, чтобы я его пожалела.
— Я и не собиралась заявлять, потому что ничего между нами и не было. Илья просто-напросто всё придумал, чтобы выпендриться перед пацанами, а это разлетелось по всей школе.
Ковалёв-старший смотрел пристально, словно сканировал меня, потом даже выдохнул с облегчением, расслабился:
— Хорошо, если так, но тебе всё равно это нужнее! Я два раза не предлагаю, — он сам чуть опустил мою руку с деньгами и отвёл её в сторону.
— Нет, возьмите! — но я снова рывком протянула ему деньги. — И не говорите никому, что приходили ко мне с таким предложением! Ведь, если кто-то узнает, это будет значить, что вы не поверили в невиновность собственного сына!
Я сама была в шоке, что заявила это, но деньги жгли мне ладонь. Ковалёв-старший чуть усмехнулся, забрал рулон, вглядываясь проницательным взглядом мне в глаза:
— Удивлён! Быть может, ваше поколение и не такое уж потерянное. Может, вы и подружились бы с Ильёй, раз он тебя не обижал?
— Мы не подружимся, — буркнула я себе под нос, но оставила претензии при себе, чтобы Ковалёв-старший не решил, что вымогаю моральную компенсацию.
Отец Ильи попрощался с моими родителями и ушёл. И сколько мама ни допытывалась, что он хотел, я молчала, как партизан. В голове не укладывалось, как родной отец может не поверить собственному сыну. Даже я верила, что в Илье есть хорошее.
А мне оставалось только ждать, когда шумиха вокруг моего имени утихнет, впрочем, класс оказался на моей стороне. Ребята меня поддерживали, никто не издевался, не травил, но истинную причину своего побега я так и не рассказала. Для всех это осталось просто серьёзной ссорой с родителями.
И я не знаю, что бы делала, если бы рядом не было Инги и Тима. Особенно Тима. Его ободряющие слова, улыбки, шутки, крепкая горячая ладонь всегда были рядом со мной. И поэтому в гимназии я держалась легко. Тим был словно моей бронёй от всего негатива и хайпа. Жаль, что виделись мы с ним мало, после уроков он уезжал на реабилитацию для разработки кисти, а потом сразу на тренировку. И мне его так не хватало!
К Инге меня пока тоже не отпускали, хоть отец и перестал меня встречать и провожать, но о ночёвке пока не было и речи. Подруга пару раз заглядывала ко мне сама, но в основном стала торчать у Артёма. Хоть она и говорила, что между ними ничего нет, якобы ей просто не хочется сидеть дома одной. Но, как я ей ни писала, она мне вечно отвечала: «Я у Тёмы». Похоже, моя вписка у него их сблизила.
Глава 63. Мир слишком тесен
Постепенно жизнь возвращалась в своё русло. Как бы я ни отгораживалась, но постепенно оттаяла к родителям, простила их. Они не давили, вели себя так, будто ничего не изменилось, и я знала, что им не всё равно. Я не смогла разом вычеркнуть их из своей жизни, как бы ни старалась, слишком была привязана, по-прежнему любила.
Приближались майские праздники, и папа заговорил о поездке в горы. Я почему-то думала, что из-за моего побега всё отменится, но, похоже, жизнь и мир изменились только для меня, точнее, внутри меня. Потому что родители, да и все вокруг, вели себя как обычно, словно ничего не поменялось, но у меня в груди по-прежнему саднило.
Я всё равно горевала, ведь потеряла настоящих родителей, биологических, и, видимо, эта утрата как-то отпечаталась на моём лице, потому что все кругом мне говорили, что я стала очень грустной. Прошло слишком мало времени, чтобы эта рана зажила.