Весна безумия

— Что за дичь?! А я хочу тебя видеть каждый день, любым! Давай теперь каждый раз расставаться, если случается что-то нехорошее?! Извини, но сегодня мы не можем быть вместе, потому что у меня насморк и ретроградный Меркурий! — нахмурилась я.

Тим хмыкнул.

— Ты же не отвернулся от меня, когда мне подбили глаз, а филологини облили грязью и опустили перед всей школой. Ты был рядом. И твоя рука обязательно заживёт, и солнце обязательно выглянет, — посмотрела я на пасмурное небо. — Только некоторые вещи уже нельзя будет вернуть. Мне очень плохо без тебя, а когда ты мне не отвечаешь, я с ума схожу от неопределённости. Никогда так не делай, лучше сразу пошли!

— Ты права, прости, — Тим вздохнул. Помолчал.

А потом потянулся к своей спортивной сумке, достал из кармашка «Троксевазин», хоть и одной левой рукой, но ловко открутил крышку с тюбика, поставил перед лицом телефон. Выдавил мазь на щеку и начал размазывать по синяку.

Выходило у него неловко. В экране Тим видел себя плохо, и телефон стоял криво и норовил упасть, он кое-как пытался придерживать его травмированной рукой.

— Тим, дай я!

Не дожидаясь ответа, я приблизилась и, едва касаясь кончиками пальцев кожи, принялась размазывать Троксевазин под глазом Тима.

Он убрал свою руку, но не возмущался в этот раз, наоборот, перевёл взгляд на меня. Смотрел в глаза пристально и печально:

— Почему у тебя руки такие холодные? Ты замёрзла?

— Это специально, чтобы тебе кожу охлаждать, — чуть улыбнулась я и бережно прикладывала холодные липкие пальцы к подбитому глазу Тима, а он вдруг прижался к моей ладони щекой, прикрыл глаза. Тогда я обхватила и вторую его щеку ладонью, и он, едва-едва улыбнувшись, вновь посмотрел на меня.

И держа его лицо в своих ладонях, мне до безумия захотелось его поцеловать. Казалось, что если мы прямо сейчас не поцелуемся, то весь мир рухнет. Тим, похоже, думал так же, потому что сам потянулся ко мне, поцеловал, рывком подтянул меня здоровой рукой на себя и усадил на коленку. Мы целовались под Imagine Dragons, оба пахли «Троксевазином». Я не выпускала лицо Тима из рук, а он, как никогда, крепко прижимал меня к себе, хоть и одной рукой. Всё-таки Тим нагло врал мне. Его поцелуи и объятия говорили, что я ему ещё как нужна.

Глава 43. Илья преткновения

Тим ушёл из дома, и в первую ночь остался у Паши. Мириться с отцом отказался напрочь. С ним говорили и я, и Паша, и Лика, но стоило упомянуть Виктора Валентиновича, Тим становится колючим, сердился и огрызался.

Меня больше не прогонял, но улыбаться почти перестал. Тима явно тяготила травма, он не хотел об этом говорить, тут же переводил тему, и, вообще, мне казалось, что он растерял свой былой оптимизм и жизнерадостность. Он был каким-то опустошённым и отстранённым, будто разом утратил все свои ориентиры в жизни. Хоть он и не говорил, но было видно, что рука у него болела, иногда он морщился и почти всё время был нахмурен и напряжен. Ничего не хотел, никуда меня не тащил. Мы всё воскресенье просидели на крыше, слушая музыку. Я не знала, как вернуть Тима к жизни. Мне очень не хватало его улыбки и хорошего настроения.

— Ты мне сейчас напоминаешь героя одной книги.

Мы сидели прямо на крыше на расстеленной пенке. Я привалилась спиной к чердачному домику, а Тим лежал, положив голову мне на бедро. Я убирала с его лба чёлку, и расчёсывала пальцами взлохмаченные волосы. Тим иногда прикрывал глаза, но лицо его было напряжено. И за весь день он почти ни разу не улыбнулся, пару раз уголки губ едва заметно дрогнули в улыбке и всё.

— Какой книги?

— Героя, кстати, тоже звали Тим, — улыбнулась я.— В пятом классе папа принёс мне из библиотеки книгу «Тим Таллер и проданный смех». Там мальчик очень заливисто смеялся, и его все любили за весёлый нрав, а потом он заключил сделку с дьяволом и продал ему смех. И ты мне его очень напоминаешь. Признавайся, кому ты продал свою улыбку?

Тим хмыкнул, чуть улыбнулся, всего на мгновение, потом вздохнул и снова прикрыл глаза.

— И чем там всё закончилось?

— Тиму Таллеру удалось вернуть свой смех. Тимка, Тимка, где твоя улыбка? — попыталась песней развеселить его я.

Он снова хмыкнул:

— Не называй меня Тимкой, плиз.

— Почему?

— Это звучит как кличка для собаки или кота.

— А Тимошей можно?

— Нет! — Тим снова хмыкнул. — Так меня мама и систер называют, чувствую себя пятилетним, но не могу их отучить от этой дурацкой привычки.

— А мне нравится, — улыбалась я и протянула: — Тимо-о-оша мой.

— Ян, не надо, пожалуйста! — но зато Тим заулыбался.

А вечером проводил меня домой, а сам уехал на каникулы с Ликой в Москву.

Я очень хотела его чем-то подбодрить и ко вторнику купила несколько больших пачек эмэндэмс, выбрала все оранжевые драже и упаковала их в одну маленькую пачку, осторожно заклеила, будто фабричная упаковка.

В Москву я поехала вместе с физиками, они как раз ехали туда на два дня. Мы забились все в один вагон электрички. Я села рядом с Ингой и Степашкой, напротив расположились ещё девчонки. Хорошо, что Ковалёв был где-то в начале вагона, откуда доносились громкие голоса и смех.