«Весна и осень здесь короткие». Польские священники-ссыльные 1863 года в сибирской Тунке

Поначалу только самые смелые или, может, самые оборотистые и имевшие хоть какие-то собственные средства изгнанники пахали землю и сеяли рожь и пшеницу. А земледелие и огородничество в Тунке были занятием непростым, трудностей тут преодолевать приходилось немало: то погодные аномалии застанут врасплох, то вредители или другая зараза уничтожит посевы, особенно зерно. «Земля плодородная, – вспоминал Куляшиньский начало их пребывания в Тунке, – но климат убийственный. Поскольку из-за поздней весны сеют [тут] только в конце мая и в начале июня, а в первые дни августа уже случаются заморозки, чаще всего оказывается, что завязавшееся в колосе зерно прихватил мороз. Мало того, если удачное положение грунта позволяет зерну созреть, нападает – это зависит то ли от температуры земли, то ли от окружающих поля лесов, – какая-то смоляная клейкая материя, называемая жителями помхой, которая сжигает зерно. Мы ели хлеб из этого зерна, другого не было, разве что в виде исключения. Он невкусный, нездоровый, глинистый, но и за такую муку, желтую, напоминающую порошок, приходилось платить один фунт двенадцать грошей. Другой не было, да и эту с трудом удавалось раздобыть».

В общей сложности своим хозяйством обзавелось десятка полтора священников, землю они получили, видимо, от общины, а может, арендовали у местных крестьян. На обустройство выдавалось также государственное пособие, несколько сот рублей; ксендз Станислав Матрась из Кшешова на Сане получил четыреста. Некоторые крестьянствовавшие ксендзы смогли со временем построить собственные дома, закупили инвентарь, лошадей, скот, поля и луга. Крестьянами стали, в частности: «с размахом» – Юзеф Тушевский, Ян Ходакевич и Феликс Василевский (эти двое вели совместное хозяйство), Францишек Козловский («поставил свой дом») и Матрась, который, уезжая из Тунки, продал поспешно, «за бесценок», «три штуки скота, откормленного борова, четырнадцать возов сена». Крестьянствовавшие ссыльные обеспечивали себя, а все излишки продавали. Кое-кто делал молочные продукты – «известностью пользовались, прежде всего, сыры». Сельским хозяйством занимался, предположительно, диакон камальдул Феликс Кулаковский – «сам выстроил дом». Семинарист кармелит Михал Палейкис вел хозяйство капитана Плотникова.

Все – «все до одного» – разводили огороды для собственных нужд на придомовых участках, выращивали овощи и «в большом количестве» сажали картошку, некоторые просто ради удовольствия разбивали также клумбы; самые красивые левкои были у капуцинов Кароля Ходкевича (двести штук) и Вацлава Новаковского. У некоторых «на тщательнейшим образом ухоженных грядках произрастали такие великолепные овощи, что можно без всякого преувеличения сказать: ксендзам-огородникам впору их было их выставку посылать». Однако к подобному труду не у каждого лежала душа.

Ксендз Станислав Помирский (из-под Плоцка) в письме от 22 июня 1869 года жаловался товарищу в письме на родину: «Добавлю еще, что нынче веду почти животное существование, поскольку едва ли не все силы уходят на то, чтобы голод не докучал, и чтобы не слишком демонстрировать миру пальцы и локти. Разум пребывает в оцепенении, поскольку встречи с книгой выпадают чрезвычайно редко. […] Коли хочешь жить – нужно есть, коли хочешь есть – нужно работать. Согласно уговору, хозяин дома предоставил мне участок земли. Я вскопал землю, посадил картошку и кое-какие овощи; воду ношу сам, довольно далеко, поливаю, пропалываю и тружусь в поте лица своего, и не знаю, выйдет ли из этого толк, поскольку корни молодых растений поедают черви […] В довершение всего вчера (21 июня) выпал снег, покрыл землю и лежал довольно долго». Куляшиньский, который был тогда молодым человеком, такую работу воспринимал как тяжкую повинность: «Копать картошку было мне сложнее всего, так как всякий раз у меня сильно кружилась голова; делать нечего, приходилось самому трудиться».