«Весна и осень здесь короткие». Польские священники-ссыльные 1863 года в сибирской Тунке

Довольно счастливо сложилась судьба ксендза-«врача» Чаевича, высланного в 1875 году с паспортом из Вологодской губернии в Галицию: он так и не пересек границу и остался там, где ему жить не полагалось – в Варшавской архиепархии, откуда был родом. Это оказалось возможным, благодаря связям его родных в варшавских государственных кругах (его дядя, Войцех Чаевич, был ранее членом Государственной комиссии по доходам и казне Царства Польского) и каким-то неизвестным нам благоприятным для ксендза обстоятельствам. Не имея официального разрешения, он прожил в Варшаве до 1881 года, когда получил царское позволение на постоянное жительство. В конце века Чаевич стал приходским священником в Ловиче, где вел активную общественную деятельность: являлся членом совета кредитного общества, открыл новый исторический музей, а в 1908 году был назначен хранителем варшавского капитула. Чаевич скончался в Варшаве весной 1910 года, похоронен на Повонзках; похороны переросли в большую манифестацию, о которой писала газета «Курьер Варшавски» («Варшавский курьер»).

В бывшее Царство Польское, а точнее в Привислинский край (порой в прежнюю епархию) царские власти освободили из ссылки не менее двадцати духовных лиц, но в большинстве случаев это имело место лишь в последние два десятилетия XIX века. Вне всяких сомнений, на царские решения повлияло возобновление отношений между Апостольской столицей и Россией, начиная с соглашения конца 1882 года (в котором прямо говорилось об освобождении из ссылки епископов, прежде всего Зигмунта Щенсного Фелиньского), а затем амнистия царя Александра III по случаю коронации в мае 1883 года. Среди прочих в 1882 году вернулся в Варшаву ксендз Анджей Делерт, а в 1884 году – Теофил Святловский; в Куявско-Калишскую епархию, кроме того, в 1884 году, – ксендз Павел Кнапиньский, в Плоцкую епархию – ксендз Валентий Манельский, в Люблинскую епархию – ксендз Людвик Бронишевский, а после 1906 года – бернардинец Гвидон Коморовский, когда-то из монастыря в Гуре Кальварии, теперь живший в монастыре в Аглоне в Латвии. Они, как правило, возвращались к церковной службе, однако сперва должны были еще по меньшей мере год, а иногда и несколько лет оставаться под полицейским надзором. Ранее таких священнослужителей, находившихся под полицейским надзором, сами церковные власти не могли допустить к алтарю и пастырской деятельности, предвидя осложнения или даже репрессии со стороны государства.

Капуцин отец Эугениуш Неналтовский, прибыв на родину в 1883 году, поселился у родных в Кемписте-Борове в Мазовии и в августе 1884 года ходатайствовал о позволении «хотя бы временно» совершать литургию в местном костеле. Согласие властей на то, чтобы стать викарием в Баранове он получил лишь в 1887 году и затем служил в нескольких приходах. В орден возвращаться не планировал. В начале следующего десятилетия снова поселился в Кемписте, где скончался в марте 1904 года. Ксендз Святловский вернулся в Варшаву в мае 1884 года и, вероятно, жил на пенсии при костеле, а через несколько лет оказался в психиатрической лечебнице. Он скончался в больнице Иоанна Божьего 8 февраля 1891 года.

Неизвестны случаи, чтобы кто-то из ксендзов, возвращавшихся на польские территории, находившиеся под властью России, включался в какую бы то ни было политическую деятельность. Все посвящали себя скорее пастырскому служению и частной жизни. Они понимали, что любые новые конфликты с государственной властью закончились бы плачевно. Кроме того, полицейский надзор и контроль ограничивали их во всех сферах жизни. Государство знало о бывших ссыльных всё, в том числе об их грехах, пороках, конфликтах с окружением. Это становилось серьезным камнем преткновения для церковных властей.