Весна художника

Ответом мне были лишь насупленные взгляды. Ну, ничего, и не с такими экземплярами справлялись. Честно говоря, иногда мне в голову приходило странное сравнение — словно я был надзирателем в колонии для несовершеннолетних. Может, такое ощущения вызывала сама атмосфера, которая царила в зале, когда громыхала музыка. Потому что, когда она стихала, наваждение исчезало, и передо мной вновь представали молодые амбициозные парни, с горящими глазами и любовью к танцу.

Наконец, Никита, которого я негласно нарек своим любимчиком (но вслух я этого, понятное дело, никогда не говорил) робко поднял руку вверх, будто мы находились в школе. Я кивнул, поощряя парня произнести то, что его беспокоило, вслух.

— Вы скоро уезжаете, — негромко произнес мой юный падаван (читать — ученик), — Мы этого не хотим.

Нестройный гул голосов подтвердил его слова, и я мягко улыбнулся, чувствуя, как на душе теплеет от таких простых, но искренних слов.

— Ребят, я понимаю ваше негодование, но так нужно, — чуть виновато разведя руками в стороны, сказал я, — Это ведь не навсегда. Я вернусь — и всё будет как прежде.

— Но что нам делать, пока вас не будет? — подал голос уже другой парнишка.

— Заниматься, — ответил я просто, — Тренить, с другими педагогами. Они здесь все очень классные и наверняка ненавидят меня за то, что я отнимаю у них хлеб.

— Нам не нужны другие, — недовольно поджав губы, почти процедил Никита.

— А вот это уже глупо, — покачал я головой, — Ребят, я не буду отрицать, что мне очень приятно такое внимание и доверие с вашей стороны. Но, по сути, вам должно быть всё равно, кто вас тренирует. Нет, я не стану спорить, что грамотный тренер — это как бы важно, но давайте будем честны друг с другом. Вы занимаетесь для себя. Не для меня. Вы танцуете, потому что это ваше. Вам нравится это, и вы чувствуете, что годитесь для этого. Я же просто направляю вас, но основную работу делаете вы. Не я.

— Но нам нравится с вами работать, — гнул свое Никита.

Эх, а ведь говорил мне Демид, чтобы я не втягивался в это дело. Преподавание мне хоть и нравилось, но такие вот моменты — я просто не знал, как на них реагировать. Улыбнуться, поблагодарить и пойти дальше? Я так не мог, потому что в каждого из своих пацанов вкладывался максимально. В этом то и заключалась моя главная беда — я всё делал по максимуму, отдаваясь своему делу полностью. Рисовал, танцевал, учил, любил — всё со стопроцентной отдачей, такой, что в конце пути в голове было пусто, а по всему телу разливалось сытое удовлетворение от осознания того, что очередной рубеж был пройден.

И ребята это чувствовали. Танцоры в принципе по своей натуре были очень тонко чувствующими личностями. Мы на каком-то подсознательном уровне всегда могли различить в человеке даже малейший намек на фальш. Не знаю, было ли это какой-то сверх способностью, или же банальным совпадением, но факт оставался фактом — люди танца всегда тянулись к искренним людям. Таким, которые не строили из себя ничего, не носили воображаемых корон и не пытались ломать других людей ради своих целей.

Правда, был у меня один друг, который умудрился просто перечеркнуть всё мое представление об интуиции танцоров одним движением. Он, к сожалению, был еще и капитаном нашей команды, и я не мог взять и откреститься от него. С другой стороны, всегда можно было свалить всё на молодость, наивность, и гормоны. Точно, всё дело было в них. Отсутствие у Андрея мозга с этим никак не связано.

Тряхнув головой, чтобы избавиться от ненужных мыслей, я сосредоточил всё своё внимание на учениках. Которые продолжали сидеть и смотреть на меня, ожидая, по всей видимости, моего ответа.

— Мне тоже с вами классно, — честно заметил я, почесывая неизменную бороду, — Я будь моя воля — я бы еще подумал над тем, чтобы отказаться от этой поездки. Но я не могу, и вы должны постараться это понять и принять. Я всегда был с вами честен, и не стану кривить душой сейчас. Всё, что я могу пообещать — это то, что вернувшись, я тут же проведу такое занятие, что вы будете от меня уползать по домам, — пригрозил я с грозной ухмылкой, — Так что мой вам совет — трените на максимуме своих возможностей. Иначе отправлю по домам, мамок радовать на утренниках. Ясно?

Ответом мне был утвердительный гвалт, в котором прослеживалось чуть больше позитива, чем за несколько минут до этого. Отлично, это уже прогресс. И, дабы закрепить успех, я поднялся на ноги, хлопнув в ладоши:

— В таком случае, отрываем свои задницы от пола и начинаем работать! — прикрикнул я на этих балбесов, — Устроили а то тут какой-то цирк! Нюни распустили! Я из вас эту дурь мигом выбью!

Эх, правду всё-таки говорили все те, кто утверждал, будто разговор может оказаться самым действенным способом решения проблем. Стоило мне потратить несколько минут на откровения — и работа действительно пошла. Когда, спустя час, я отпускал уставших и мокрых ребят по домам, от упаднического настроения не осталось и следа. Нет, им всем просто очень хотелось домой.