Весна, лето, осень, зима… И опять весна…

Грозовые тучи родительского недовольства повисли под нашим потолком вчера днём. То и дело вспыхивали молнии раздражений: у мальчика мало носочков, нехорошего цвета штанишки, не так надеты.

Баба Лиля поучала, даже не переставая есть. «Не надевай мятое, над тобой смеяться будут…» – « Мама, не говори с полным ртом, ты подавишься», – не выдерживаю я.

«Да, баба Лиля, не говори ничего, – с ходу включается Митя. – Ты подавишься». «А вообще-то ладно, – добавляет Митя после паузы. – Пусть баба Лиля подавится. Её увезут в больницу, и мы немного поживём спокойно…»

Баба Лиля привыкла жить, сражаясь с болезнями и со старостью, в одиночку. Когда одна, всё привычно, всё по местам и по полочкам. Всюду чистенько, аккуратненько. Всё своё и ничего чужого. Но вот в доме появляются гости, и привычный порядок вещей рушится. Терпения и выдержки у бабушки хватает на два-три дня, а потом жизнь в коллективе, даже в таком родном, начинает раздражать.

А ещё сын неверно воспитывает внука: мальчик плохо ест, попросишь его руки перед едой помыть, а он смотрит зверьком. Неприсмотренный, как Буратино. Того хоть иногда воспитывал папа Карло, а этого, получается, никто. Хорошо ещё невестка-вертихвостка не подъехала. А приедет…

С мрачными мыслями спускается баба Лиля за «Советской Россией».Она – коммунист. Правда, не такой пламенный, как Виктор Ампилов. Но куда уж пламеннее! Не такой принципиальный, как Нина Андреева. Но ведь принципиальнее Нины Александровны быть просто невозможно.

Надо же такому случиться, что оба маминых кумира – и предводитель «Трудовой России», и кандидат химических наук – родились под звёздами Весов. Революционней их, вероятно, только создатели «Интернационала»: поэт-Весы Эжен Потье и композитор-Весы Пьер Дегейтер.

Наша бабушка «Интернационал» обожает. Эта музыка для неё – память о тех годах, когда и солнце было ярче, и трава зеленей. Когда она, молодой коммунист, названная Лилианой в честь автора революционного романа «Овод» – Лилиан Войнич, не жалея сил, строила коммунизм. И не виновата наша баба Лиля в том, что он не построился. Со стройплощадкой – ошиблись, с чертежами – напутали.

Для Лилианы Андреевны членство в компартии – дело необходимое. Важный жизненный принцип. Выйти из партии для неё значит предать всё хорошее, что было в жизни. А что тогда в этой жизни останется? Болезни, жалкая пенсия, ловкачи и воры вокруг…

Баба Лиля стоит с газетой у первой ступени Волшебной Лестницы, которая маму своими изменениями только огорчает. Ступени с каждым разом всё круче, а сам путь наверх все длиннее и длиннее. Третий этаж… остановка… Четвёртый этаж… остановка…

Когда мы не в ссоре, беспартийным доверяется сходить за коммунистической прессой. Мы с Митькой идём с удовольствием. Для нас этот поход вверх-вниз – весёлое мероприятие.

Но вот мы поссорились, и баба Лиля не хочет, чтобы мы прикасались к её газете своими непомытыми руками. Наконец мама возвращается, она протирает газету специальной тряпочкой и готовится читать.

«Баба Лиля! Не ругай больше моего папочку!» – неожиданно громко говорит Митя.

У Стасика

Митя бузит и ничего не хочет. Не хочет идти к Стасику (а ведь мы договаривались!), не хочет идти к морю, на рынок. Даже парк отвергнут. Мальчик устал. Час назад наотрез отказался идти к бабе Лиле (где был бы немедленно уложен в кровать), и вот – устал.

«Сынок, – предлагаю я, – давай сядем прямо вот тут, на лавочке, и ты немного отдохнёшь». Я не говорю – «поспишь». Это слово настораживает, оно отдает простынями, подушками и прочими спальными атрибутами, которые так замедляют и отвлекают активного маленького человека от интересной жизни.

Митя соглашается молча. Я сажаю мальчика на колени, он прижимается ко мне влажноватой балдёнкой и через минуту уже спит, сладко посапывая в папину шею… Мимо проходили мамочки, везя перед собой коляски. Проносилась, шумя, ребятня. Пробегали, тявкая, дворняжки. Гудели, проезжая, машины. А Митя сопел себе и сопел. Как хорошо сказала Цветаева о людях, сцепленных какой-либо человеческой близостью: «Мы смежены, блаженно и тепло, как правое и левое крыло…»

Митя проспал почти час, а когда открыл глаза, сказал: «Привет, папа. Пойдём к Стасику». Ну что же, дело хорошее. К Стасику так к Стасику. Тем более мы же договаривались! Встали, размяли косточки, попрыгали и пошли.

Митин двоюродный брат Стасик двумя годами старше. Разница в два года неразличима в старости, а в дошкольные годы это пропасть. Стасику неинтересно то, что ещё интересно Мите. Бегает Стасик быстрей, попадает точней, прячется незаметнее. Соревноваться со Стасиком сложно по всем мальчишеским компонентам. Но, поскольку папа размножаться стал поздно, все остальные Митины родственники ещё старше. Двоюродный брат Юра изрядно дылдоват, а две троюродные сестрицы и вовсе – барышни. Остаётся Стасик.