Весна на Одере

Рейхсминистр сделал широкий жест в направлении Одера, жест, прекрасно понятый всеми. В нем были и горечь по поводу нынешнего положения и «великодушное» признание достижений врага.

— Такое же чудо может произойти и произойдет теперь с нами, — сказал он, помолчав. — Если не будет в ваших рядах изменников и негодяев, для которых их ничтожная жизнь дороже Германии…

Тут он смешался. Наступил момент рассказать об этом комичном и позорном случае с переодетым в женское платье солдатом. Но в последний момент министр запнулся. Ему показалось необдуманным и даже опасным сообщить солдатам о таком способе дезертирства. Возьмут, переоденутся в женские платья и разбредутся по лесам и озерам, обнажив берлинский фронт. И ему вдруг показалось, что сотни глаз смотрят на него с выражением такой же, как у того фельдфебеля, глубочайшей апатии, за которой неуловимо притаилась вражда и презрение.

Конец выступления был скомкан. Размеренная речь вдруг перешла на жаркий полушёпот, чего с Риббентропом не случалось никогда:

— Стойте железной стеной!… Немецкая верность — наш щит!… Это долг наследников Фридриха Барбароссы!

«Что я сказал? Почему Барбароссы? — оторопело подумал министр. Какая досадная оговорка! Я хотел сказать о Фридрихе Втором…»

Однако никто не обратил внимания на оговорку министра. Дивизионный командир торжественно подошел, пожал ему руку и громко сказал:

— От имени дивизии благодарю вас, господин рейхсминистр! Прошу передать фюреру наше твердое обещание стоять до конца.

Это прозвучало очень хорошо. Раздались возгласы «Хайль!»

Риббентроп покинул замок в приподнятом настроении. Неизвестно, воодушевил ли министр солдат, но солдаты, бесспорно, воодушевили министра. Он любезно согласился отужинать у дивизионного командира, однако с условием, что руководить приготовлением ужина будет его собственный, министерский повар. Да, тут чувствовался большой барин, не какой-нибудь выскочка, вроде Лея, побывавшего на фронте недели две назад. Генералы смотрели на Риббентропа с уважением.

До ужина министр отправился осматривать оборонительные сооружения. На него произвели большое впечатление ходы сообщения, обшитые досками, многоамбразурные укрепления, бронеколпаки, блиндированные убежища и вкопанные в землю танки.

Командир дивизии предложил министру познакомить его с обер-лейтенантом Гуго Винкелем, прославленным офицером, награжденным дубовыми листьями к железному кресту. Риббентроп, не слишком этим заинтересованный, все-таки согласился.

Они вошли в блиндаж обер-лейтенанта. Прославленный офицер сидел за столом и что-то быстро писал. На столе горела коптилка. Не оглядываясь, обер-лейтенант грубо крикнул вошедшим:

— Закройте дверь!

Риббентроп, улыбнувшись этому окрику, подошел к столу, и первое, что ему бросилось в глаза на испещ ренном неровными буквами белом листке, было слово «Vermachtnis».[22]

Риббентроп резко спросил:

— Что вы вздумали писать, несчастный вы человек?

Обер-лейтенант вскочил и, увидев министра и его свиту, втянул голову в плечи, словно его ударили.

— Слишком рано вздумали вы писать завещание, — сказал министр, сразу взяв себя в руки и бледно усмехаясь. — Это плохой пример подчиненным. Уверенности в победе — вот чему вы должны обучать своих солдат!

Министр вышел из блиндажа и медленно пошел по траншее. Потом он остановился и начал смотреть на восток. За рекой был слышен смутный гул, словно вся равнина, поросшая лесами, покрытая озерами, тихо шевелилась, прерывисто дыша, будто готовясь к прыжку. Лучи дальних прожекторов бегали по ночному небу.

— Обер-лейтенант не так уж глуп, — пробормотал Риббентроп, нервно поеживаясь.

Он вспомнил 1939 год и свое посещение Москвы. Из окон лимузина глядел он тогда на русских, мирными толпами гуляющих по своей столице. Теперь он смотрит на них из траншеи на Одер.

Ненависть к нему в России, должно быть, очень велика. Как реагировали бы русские солдаты, узнав, что он, фон Риббентроп, находится так близко от них, здесь, на Одере?

Он вздрогнул: слева раздались мощные взрывы. Они становились все оглушительней, все громче и ближе. Генералы заволновались и начали связываться по телефону с частями. Сначала оттуда сообщили, что русская артиллерия обстреливает немецкие позиции. А через полчаса выяснилось, что русские только что украли немецкого солдата из боевого охранения и, видимо, прикрывали отход своих разведчиков артиллерией и минометами.

— Как так украли? — недоуменно спросил министр, — Что это значит?

Генералы молчали. Хенрици сказал успокаивающе:

— Это бывает на войне, господин рейхсминистр. Ничего не поделаешь.

Риббентроп быстро пошел по траншее в тыл. Все эти укрепления, мощные перекрытия блиндажей, пулеметные точки и проволочные ограды уже не казались ему больше надежной защитой. Он почти бежал.

«Договориться с американцами во что бы то ни стало! — лихорадочно думал он. — Любой ценой!… Иначе будет поздно».