Вдруг отец выпростал руку и указал куда-то вниз. Мы пролетали над нашим домом, который с высоты напоминал пряничный теремок: точно такой мама пекла для меня под Рождество. Но вместо эйфории, – Зоя опустила заблестевшие глаза, – меня охватило чувство горькой безысходности. Словно только там, в небе, в полном отрыве от реальности, я осознала всю непоправимость случившегося…»
Оливия прервала просмотр, нажав на паузу, и перевела глаза на Родиона. Он не нарушал тишины – ждал, что она скажет.
– Понимаешь, все эти дни меня не покидало ощущение, что между Зоей и матерью что-то произошло. Какое-то роковое событие, которое Вишневская тщательно скрывала от посторонних. Ее исступленная любовь к отцу, ее постоянное кружение вокруг темы их обоюдной привязанности – есть в этом что-то болезненное.
– Ну, теперь-то мы уже точно не узнаем, что там стряслось, – заметил он. – Да и какое это имеет отношение к Зоиной смерти?
Оливия отложила планшет и вытянулась рядом, обвив его рукой.
– Пока не знаю… Тут много странных обстоятельств, которые я не могу между собой связать. Например, позавчера Зоя рассказала мне про акварель под названием «Весна», которую Андрей Вишневский написал в конце войны. Этот рисунок исчез в сорок четвертом при непроясненных обстоятельствах. Зоя тщетно его искала, но он будто канул в Лету. А несколько недель назад она получила анонимную бандероль. Угадай, что в ней находилось? Та самая «Весна»!
– Любопытно… – протянул Родион. – И что же, оказался оригинал?
– Да! Зоя сразу отдала ее Портману на экспертизу – это ведь Марк обнаружил таинственную посылку на пороге ее дома.
Скептически хмыкнув, Родион откинул одеяло, встал и подошел к окну. Отыскав на подоконнике сигареты, он приоткрыл створку и жадно затянулся.
– Сплошные загадки! Картина Зоиной смерти, конечно, смутная: преступного умысла вроде как нет, но налицо множество нестыковок. Двери нараспашку, ковер, залитый шампанским, разбросанные по полу вещи, треснувший телефон… И теперь еще эта акварель. Ладно, я уверен, что скоро все прояснится. Давай-ка лучше собираться, Иви. Так хочется уехать отсюда и поскорее вернуться в Париж!
X
Монмартр
Билеты в «Театр Мариньи» – вот что заставило его заглянуть в электронную почту в ту субботу вечером. Родион приобрел их заранее и накануне спектакля решил наконец скачать в телефон.
В списке непрочитанных писем оказалось сообщение от агента по продаже недвижимости, которое ждало своей очереди уже несколько часов.
Не рассчитывая на удачу, Родион развернул его и ахнул. Уже не первый год он мечтал съехать из своего хотя и буржуазного, но шумного района в какое-нибудь тихое место. Пригороды они не рассматривали, ограничив поиск четырьмя парижскими «деревеньками» – крохотными кварталами, состоящими из частных особнячков, увитых плющом и диким виноградом. Самым привлекательным местом был, конечно, Монмартр, но отыскать там подходящий по цене и размеру вариант было практически невозможно…
Послание агента завершалось призывом не откладывать просмотр, а в качестве красноречивых аргументов к нему были приложены описание и несколько фотографий, от которых у Родиона перехватило дух.
На следующий день в девять утра он поднимался по серпантину монмартрского холма, уже предчувствуя, что этот визит окончится сделкой. Пройдя по пустынному проспекту Жюно, Родион миновал ступеньки, на которых жались друг к другу в клубах сигаретного дыма двое влюбленных, и, чуть не столкнувшись с почтовым велосипедом, свернул в небольшой пассаж. Справа за чугунной решеткой теснились домики в англо-нормандском стиле, а слева стояли разрозненные особнячки из крашеного кирпича, придававшие этому месту атмосферу Ноттинг-Хилла. В самом конце переулка в тени массивного тополя скрывалась от любопытных глаз невзрачная калитка.
Номер пятнадцать оказался пристройкой к заурядной трехэтажке. Ко входу вели ступеньки с ажурными перильцами. Снизу красовалась аккуратно сложенная поленница. Нажать на звонок Родион не успел: дверь в изумрудной опушке плюща распахнулась. На пороге стоял Грегори – предприимчивый агент по продаже недвижимости, с которым Родион познакомился несколько лет назад на отдыхе в Биаррице.
Грегори посторонился, пропуская Родиона внутрь. Он начал было что-то объяснять, раскладывая перед клиентом план помещения, но в этом не было нужды. Это был «coup de cœur» – безошибочное попадание в десятку. Грамотно обустроенная прихожая вела в гостиную, залитую солнечным светом. Родион задрал голову: сквозь стеклянный купол проливалось щедрое синее небо.
Деревянная лестница, выкрашенная в облачно-серый цвет, бежала в спальню. К той примыкали еще одна комната с окном, кабинет и ванная.
Из кухни, соединенной с гостиной, сквозь окно просматривалась терраса с кофейным столиком и кадушками с декоративными растениями, из которых на балкон выплескивалась пышная зелень. В дальнем углу домашней оранжереи красовались лимонное дерево, пальма и самшит – немыслимая роскошь по парижским меркам!