Весна в краю родников

С улицы нас зовет Гани, он предлагает свое любимое состязание «зув-зувако́н»: кто дальше пробежит не дыша. Сделай один глубокий вздох и сразу беги вовсю, громко выдыхая воздух: «зуввв…»

Гани умудряется пробежать от своих ворот до самой улицы Вогат! Настоящий чемпион.

— Ты только ту игру и выбираешь, где победишь наверняка! — кричу я этому хитрецу.

— Да я-то согласен на любую, — отвечает он спокойно и добавляет язвительно: — А вот ты… тебе бы лучше бросить все и идти поскорее шить халаты!

Кровь бросилась мне в голову. Я лечу по приставной лесенке вниз, выскакиваю на улицу, слезы обиды душат меня. Да, я помогаю бабушке, помогаю не шить халаты, а готовить тесьму для них. Да, я знаю, что такое занятие пристало лишь девчонкам. Но мне приходится, потому что мы живем в нужде. Разве понять это дрянному хвастунишке Гани, который не знает сиротства, ест всегда досыта? Как же он смеет дразнить меня!

Я уже готов вцепиться в ворот Гани, рвануть его новенькую, с иголочки, рубаху, свалить на землю обидчика… Но я вспомнил вдруг о своей рубахе, и это удержало меня от расправы. Ведь Гани тоже в долгу не останется, а моя рубашонка такая ветхая, ее лишь тронь — полетят клочья. Легко ли будет бабушке справить мне новую…

— Давай играть в чижа, — зло предлагаю я своему недругу. — Я тебя так загоняю, что не отдышишься!

— Где же тут играть, дуралей? — разводит Гани руками, показывая, какая у нас узкая улица. — Тут «чижу» и лететь некуда.

Ребята, окружившие нас, соглашаются с ним.

— Пошли к Таги Джару! — задираюсь я. — Там просторно, там нет домов и заборов…

— Домов нет, зато деревьев полно! — выкручивается трусишка Гани, и ребята опять соглашаются с ним.

— Тогда играем в туппигилмойди́! — вызываю я обидчика.

— Фи, разве это игра — кто дальше отшвырнет ногой свою тюбетейку! — фыркает Гани.

Тут примиряюще вмешивается Исмаил и предлагает:

— Давайте лучше в общую игру «пешие-конные»!

Однако я не хочу отступать. Пусть Гани знает, что всегда получит отпор.

— Ладно. «Пешие-конные»! — соглашаюсь я с Исмаилом. — Но после этого я иду с Гани на спор в «зув-зувакон»!

Гани хохочет, издевается. Ребята отговаривают меня от рискованной затеи, напоминают, что Гани — «зув»-чемпион. Но я разозлен, меня трудно испугать.

— А если продуешь? — спрашивает Гани.

Я решительно отвечаю:

— Твое право!

— Ишь как расхрабрился… — бормочет Гани, но в его голосе уже нет уверенности, он видит, что я готов к беспощадному состязанию: «твое право» — это означает, что победитель вправе безнаказанно присвоить побежденному любую обидную кличку. И Гани спешит тут же подобрать мне кличку авансом, чтобы запугать меня: — Знай, если проиграешь, ты Пес!

— Твое право! — упрямо повторяю я и добавляю угрожающе: — Или мое.

Мы играем в «пешие-конные». Разбиваемся для этого на две команды, у каждой свой предводитель. Разыгрываем, какой команде быть конной, а какой — пешей. И вот конные уже взгромоздились на пеших, каждый на свою «лошадку». Поехали! Я везу Исмаила — так мне выпало. Он тяжелый. Я поглядываю исподлобья — скорее бы попался нам взрослый встречный. Но улица, как назло, пуста! A-а, вон идет дядя Эшмахмад…

Наш предводитель Шарифбой, пыхтя под своей ношей (он везет предводителя всадников), спешит спросить у дяди Эшмахмада:

— Конные верхом или пешие?

— А откуда начали? — уточняет дядюшка.

— Всего лишь от калитки дяди Мирджамала! — кричит Соли́, восседая верхом на Шарифбое.

— Всего лишь? В таком случае, — решает Эшмахмад, к разочарованию пеших, — пусть конники еще покатаются.

Наша кавалерия плетется дальше. Улица пуста, взрослых не видно. Мы, пешие, уже выбились из сил, но просить пощады не полагается. О радость, из калитки своего дома показалась тетушка Улуго́й, мать Вахо́ба (он везет на себе Рахима). Не ожидая вопроса, тетушка жалостливо кричит:

— Всадники — пешком, всадники — пешком! Глядите-ка, как замучили пеших. Куда это годится?

Наша команда готова молиться на тетушку Улугой! Я скидываю с себя Исмаила и радостно вскакиваю ему на плечи, лихо понукаю:

— Хих! Хих!

— Почему ты понукаешь меня, словно осла? — возмущен Исмаил. — Еще раз скажешь «хих», и я имею право взбрыкнуть, скинуть тебя, понял?

— Ладно, ты не осел, а лошадь, я буду понукать тебя так: «Чу! Чу!»

— Тоже нельзя! — протестует Исмаил. — Ты обязан ехать молча!

Нет, нашей команде сегодня не везло. Не успели мы проехать и пяти шагов, понаслаждаться, как из-за угла вышел ака Акра́м. Углубленный в свои мысли, он в ответ на вопрос Соли, кому быть верхом, а кому пешком, рассеянно бросил на ходу:

— Всадники — пешком… Некогда мне, некогда!

Пришлось мне снова тащить на себе Исмаила. Так, попеременно спешиваясь или взнуздывая «лошадок», добрались мы до конца улицы и вернулись назад.

Порядком устав, обе команды сели за домом Бозора отдохнуть. Я стараюсь дышать глубже и ровнее, чтобы выдержать состязание с Гани в «зув-зувакон».

Из калитки браво вылетают верхом на своих «лошадках» мой братик Шакир и его приятель Шароф. Я видел, как они уже с утра начали мастерить себе коней. И вот первый выезд.