Весна в краю родников

Мы, старшие, снисходительно смотрим на наивную забаву двух малышей. Давно ли мы сами довольствовались такими глупенькими затеями! Прутик, прикрепленный к какому-то подобию конской головы, поводья из веревочки, плеть из мочала… И мчись верхом наперегонки, вздымая ногами уличную пыль! Обрадованные нашим вниманием, Шакир и Шароф визжали, стегали «лошадок» плетью, зычно понукали «чу-чу!», а добежав до нас, круто осаживали скакунов: «Тпру-у-у!»

— Начинаем! — вскочил я. — Вставай, Гани, если еще не испугался!

Мы стали плечо к плечу. Шарифбой скомандовал:

— Внимание! Раз… два…

Я набрал полную грудь воздуха. У меня даже голова закружилась.

— …три! — махнул рукой Шарифбой.

Не глядя на соперника, я рванул с места, сдержанно и расчетливо цедя «зуввв», но так, чтобы ребятам было слышно. Они бежали рядом с нами. Мы с Гани мчались по улице и зудели, как шмели, которые любят кружить в комнатах под потолком, выматывая душу жужжаньем.

Я бежал поначалу без труда. Воздуха в легких еще много. Вот угол дома, где живет Толи́б. Сюда я всегда добегал без особых усилий, так и сегодня. Но это, увы, еще лишь полпути. До улицы Вогат еще остается немало шагов. Гани их одолеет. А я? Надо прибавить скорость!

Вот и улица Вогат, пересекающая нашу… Гани замедляет шаг, его «зуввв» становится глуше. Он думает, что я сейчас остановлюсь. Нет, я сделаю еще хотя бы пять шагов.

Сторонятся не только встречные ребятишки, но даже взрослые, словно чувствуя: происходит что-то серьезное, не зря так яростно мчится ватага мальчишек. Слышен только топот множества ног, несется по улице мерное «зуввв»…

Я уже не слышу своего голоса. Но и голос противника умолк. Значит, у обоих кончилось дыхание. Мы оба одновременно прекращаем бег и жадно глотаем воздух, делаем несколько постепенно замедляемых движений руками вверх-вниз.

Ребята, наши судьи, дружно заключают:

— Ничья! Оба пробежали одинаково!

Я было приуныл, но ко мне подбегают Исмаил, Шарифбой, Рахим, обнимают меня, тормошат, хлопают по плечу и наперебой поздравляют:

— Молодец! Ты доказал этому Гани. Конечно, доказал, он ведь считал, что никто на свете с ним не сравнится! А ты утер ему нос…

Гани стоит одиноко, зло посверкивая глазами. К нему никто и не подходит. Молча, отвернувшись от всех, он понуро идет прочь.

Мне становится жалко его, и я говорю ребятам:

— По-моему, ничья… Оба победили.

Однако Исмаил подводит итог, с которым соглашаются ребята:

— Спор у вас, согласен, еще впереди, но для тебя ничья с чемпионом все равно что победа. Поэтому считай так: у тебя очко в запасе!

* * *

…Выросли мальчишки тех времен. У новых мальчишек новые игры, а может быть, и какие-то из тех, наших. Но памяти сердца всегда будут милы воспоминания о забавах своего детства, как милы были Шакиру и Шарофу их «лошадки», казавшиеся нелепыми тем, кто тогда был уже постарше.

КРАСНЫЕ ФЛАЖКИ В СИНЕМ НЕБЕ

Невероятно интересно запускать воздушный змей! Я хорошо помню свое ощущение той поры: выпускаешь в синее небо простейшее творение человеческих рук и разума — и словно сам летишь за этой воздушной игрушкой. В такие сладостные минуты все мысли и мечты, какие они ни есть у ребенка, обращены в поднебесье, туда, где парит белый бумажный квадрат с красивыми узорами. О ракетах, которые будут долетать до планет, мы тогда, конечно, и слышать не слышали. Даже о самолетах и то имели смутное представление.

Мастерили воздушных змеев мальчишки, многие юноши, а то и взрослые мужчины. Мастерили в одиночку, иногда и целыми «бригадами» (это в тех случаях, когда делали большой змей, который одному запустить и удержать невозможно).

Любители могли купить в лавках все необходимое. Прежде всего требовалась вощеная белая бумага. Из листа длиной в шестьдесят и шириной сорок сантиметров мы, мальчишки, могли сделать одну летающую игрушку, а при желании даже две или три.

Зато юноши и молодые мужчины делали себе огромное чудо в три либо четыре листа! Такая махина взлетала необыкновенно высоко, видеть ее мог весь наш город. Привязанная к змею лента была не просто украшением. Ее хорошо промасливали для прочности и «звучности»: в воздухе она туго трепыхалась на ветру, гудела и равномерно пощелкивала, напоминая рокот самолета, чем особенно гордился владелец.

Прикрепленный на хвосте змея фонарь был еще одной гордостью хозяина. В вечернем небе этот огонек светил, как плывущая звезда.

Город наблюдал за таким необыкновенным запуском с крыш домов, причем зрительские места занимали и взрослые. Делились впечатлениями, любовались, спорили.

— Запустили, кажется, из Таги́ Мадра́са… — гадал кто-нибудь.

— Нет, из квартала Олкоро́н! — слышалось возражение.

— Да что вы? — вмешивался кто-то в спор. — Это парни-пекари из квартала Хавзи Сангин запустили! Я сам вчера видел, как пекарь покупал в лавке три мотка шпагата. Кажется, этого парня Каю́мом зовут.

— А помните, в позапрошлом году с косогора Тал кто-то поднял в небо такой фонарь, который сиял, как полная луна?