Весна Византии

Это было похоже на живую картину. В углу музыкант наигрывал на арфе, ― негромкая плавная мелодия, которой никто не замечал. Накрашенные лица, драгоценности, блестящие шелковые одежды, накидки на темных волосах не могли принадлежать ни рабыням, ни шлюхам, ни даже дочерям эмира, преподнесенным какому-нибудь племенному вождю в виде дани. Кто бы ни были эти женщины, они явно служили некой высокопоставленной особе. Они двигались с заученным изяществом: кто-то передвигал фишки на игровой доске, другая наливала в бокал янтарную жидкость из высокого кувшина с узким горлышком, третья рассматривала какой-то рисунок. На появление незнакомца никто не отреагировал, ― разве что несколько женщин спокойно обернулись в его сторону. Посреди шатра в одиночестве восседала женщина далеко не первой молодости, которую Николас никогда прежде не видел. Он выждал еще какое-то время, пытаясь справиться с изумлением и на ходу пересматривая свою тактику, а затем неспешно приблизился к ней.

Она восседала под балдахином на четырех позолоченных тонких шестах, установленных на небольшом возвышении, выстланном бархатом, под которым виднелись синие и белые фарфоровые плитки. За спиной незнакомки, подсвеченный канделябром с десятью свечами, были натянут шелк, расписанный цветами и птицами, ― словно сама женщина была частью этой картины. Она восседала среди фиалок и пионов, роз и нарциссов, ив и кипарисов; павлины окружали ее и голубки спускались ей на плечи.

На вид ей было лет шестьдесят, однако она еще не утратила былой красоты. Лицо сохранило почти идеальный овал, скулы были чуть тронуты розовой пудрой, брови выщипаны полукружьями и смыкались на переносице. Подведенные глаза, несмотря на морщины, сохраняли миндалевидный разрез. Шелковый плат скрывал волосы и лоб, драпируя также плечи и грудь. Вуаль поддерживала тончайшая диадема, с которой ниспадали нити крупных жемчужин, обтекавшие виски и скулы и подчеркивавшие подбородок. Николас решил, что, кажется, знает, кто перед ним. Но если так… если так… Он до сих пор не мог поверить, что замысел его превратился в реальность. Он ведь только-только пытался заложить фундамент… Заложить его в турецком стиле, ― подумал он невольно, ― с кровью овна смешанной, с мелом и известью… Он отдал свою кровь, может быть это поможет скрепить раствор… Если только все это не является частью плана Пагано Дориа…

Евнух исчез. Чего же ждут от него теперь? Возможно, знака уважения… Вспомнив юношу в своей палатке, Николас, приблизившись к возвышению, опустился на колени и коснулся лбом земли, после чего поднялся на ноги и наконец решился промолвить:

― Сара-хатун?

За спиной послышался какой-то шорох. Женщина под балдахином окинула его долгим оценивающим взором. Он думал, она заговорит с ним по-арабски, но та предпочла греческий ― язык, на котором говорила ее внучатая племянница.

― Кто же еще, мессер Никколо? Но сперва вы все же растерялись.

― Я до сих пор растерян, принцесса, ― промолвил он. ― Но имя хатун я узнал по этой росписи на шелке.

Она даже не обернулась.

― Ремесленники не читают Фарида уд-Дин Аттара.

Он листал страницы «Тридцати птиц» во дворце, одетый в одно лишь легкое банное платье. И теперь мягким тоном возразил, процитировав:

― Я не та птаха, что достигнет царских покоев. С меня достало бы узреть и хранителя Врат. ― Сам он вполне мог оценить сейчас иронию этой цитаты.

Женщина по-прежнему смотрела на него, затем слегка склонила голову набок и обратилась к кому-то другому, стоявшему у Николаса за спиной:

― Что скажешь? Я вижу здесь не смирение, а одну лишь дерзость. Так иди же и помоги мне.

Николас ожидал увидеть еще одну женщину, но тут же понял, что ошибался. Навстречу ему выступила фигура в черном одеянии и высокой черной шапке, с раздвоенной белой бородой, почти скрывавшей старое медное распятие на груди. Без особого удовольствия фламандец поприветствовал его:

― Диадохос!

Да, это был единственный человек, также способный оценить иронию ситуации. Ведь при нем они с Виолантой Наксосской обсуждали персидские книги. Монах, похоже, с трудом скрывал улыбку.

― Мессер Никколо! ― объявил он. ― Вы находитесь в Эрзеруме. Как вы, верно, догадались, перед вами ― Сара, мать Узум-Хасана, князя Диарбекра, владыки верхней Месопотамии, главы племени Белого Барана. Именно ей вы обязаны своим спасением.

Так, стало быть, сбывался все же его план, а не Дориа. И если бы не способ, как все это осуществилось, Николас почувствовал бы облегчение.

― Позвольте мне поблагодарить вас от имени всех, кто пережил свое спасение. Входит ли в их число мастер Юлиус?

― Способ вашего спасения нимало не заботил хатун, ― парировал монах. ― Мы наняли людей, которые доставили вас сюда, ради вашей безопасности. Они застали вас под угрозой и уничтожили нападавших, за исключением их предводителя и нескольких слуг, которым удалось бежать. Затем они забрали вас с собой. Возможно, они были грубы, но эти шрамы еще сослужат вам добрую службу.

― А мастер Юлиус? ― повторил Николас.