Весна Византии

На полу стоял слон. За спиной у погонщика-индуса восседала красавица под изящно расписанным балдахином с длинными кистями. На крыше балдахина примостилась птичка, а за ним сидел араб в тюрбане. Под крышей затаился дракончик с раскрытой пастью, растянутой в лукавой улыбке. У красотки был испуганный вид. Индус-погонщик с яростью сжимал в руке дубинку. Слон выглядел добродушно и одновременно встревоженно… На всех гладких, тщательно обработанных поверхностях блестели лаковые чешуйки… Принцесса Виоланта оглянулась на своих спутников. Лица их прояснились и сияли улыбками.

― Это часы, да? ― спросил священник.

Легрант кивнул.

― Да. Девица показывает время. Кроме того, там повсюду есть дверцы и поворачивающиеся балкончики. И если приглядеться, то видно, как некоторые детали меняют цвет. Что касается всего остального… ― Он прошел на другой конец комнаты, где у стены стояла длинная скамья с разложенными приспособлениями ― острыми ножами, мотками проволоки и тому подобным; имелись там также песочные часы. ― Полагаю, он делал всякие вещицы в Брюгге?

― Постоянно, ― подтвердил доктор. ― А что сейчас будет?

― Вот увидите, ― сказал шкипер.

Они словно разом вернулись в детство. Принцесса больше наблюдала за мужчинами, чем за часами, и даже когда началось представление, засвистела птаха, дубинка ударила слона по голове, а араб бросил камешек в раскрытую пасть дракона, ― она все равно продолжала смотреть на своих спутников с нескрываемым любопытством. Камешек, пройдя сложный путь, из-под хвоста дракона упал в сосуд, а затем исчез в недрах слоновьего хобота, и откуда-то изнутри донесся звучный удар гонга. Изумительная вещица. Вся радость жизни одного человека, воплощенная в реальность умелыми руками другого…

Шкипер следил за происходящим, отслеживая каждое безукоризненное движение. Капеллан поначалу заулыбался, но затем посерьезнел, хотя и продолжал взирать на часы. Лекарь коротко хохотнул, но улыбка его тут же превратилась в застывшую гримасу и, отвернувшись в сторону, он с силой ударил себя кулаком по ладони, словно человек, который пытается что-то сказать, но не находит слов. Внезапно, не прощаясь, он развернулся и вышел из комнаты.

Священник наконец взял себя в руки.

― Это все, что вы желали нам сказать, деспойна?

― О, да, ― подтвердила Виоланта Наксосская. ― И, разумеется, вот еще что: караван из Табриза будет здесь через восемь дней. Мессер Дориа успеет подготовиться к его прибытию…

Без всяких приключений Виоланта Наксосская вернулась во дворец и в этот вечер была особенно очаровательна с императором и всеми своими родичами.

«Катерино Цено, муж мой, ты можешь гордиться своей супругой! Все, все прошло именно так, как ты хотел…»

Глава тридцатая

Катерине де Шаретти нельи Дориа за свои тринадцать лет никогда не доводилось иметь дело с ранеными, и тем более ухаживать за ними. Когда наемники капитана Асторре, изуродованные или ослепшие, возвращались с войны, то вознаграждение им выплачивала ее мать; она же навещала семьи вояк с корзинами еды и принимала их ребятишек в подмастерья.

Катерина была удивлена, когда любезные манеры мужа испарились сразу же вслед за уходом незваных гостей. Стоило тем выйти за порог, и он тут же принялся капризничать то по одному поводу, то по другому. Учиненный допрос ему, похоже, вовсе не понравился, и в какой-то мере он обвинял в этом свою супругу. И где только носит местного лекаря, когда он лежит тут без сил?.. По воле мужа, Катерина побежала за врачом, но за все свои услуги и в дальнейшем не услышала от Дориа никакой благодарности. Когда ему казалось, что жаровня слишком дымит, вино кислое, или пора лечь в постель, ― всякий раз он требовал помощи от Катерины. Когда в поисках ласки и утешения она прижалась к нему, он потребовал отодвинуться. Конечно, он тут же сменил тон, но жена успела услышать в его голосе визгливые нотки. Было ясно, что заниматься любовью он не желает. Катерина ненавидела каждый миг, что они провели в монастыре. Похожие моменты случались и в Леонкастелло, но здесь все было куда ужаснее.

Разумеется, жизнь в Трапезунде была великолепна… Никакого сравнения с рутинным существованием в Брюгге! И все же там были не сплошь пиры, прекрасные наряды и утонченные беседы.

За домом и складом присматривал Параскевас, их управляющий; Пагано велел ему заниматься делами, не тревожа юную госпожу. В конце концов, ведь и мать ее управляла компанией и вовсе не ходила сама на рынок, не штопала никому чулки, не пекла хлеб и не засаливала мясо, а также не варила сыр… К несчастью, когда Параскеваса не было рядом, все челядинцы считали себя вправе являться к ней за указаниями, и не только слуги, но и женщины всей генуэзской колонии.