Весна Византии

В этом надежном убежище династия Комненов сумела выжить в Трапезунде, на протяжении двух с половиной столетий служа надежным мостом между Европой и Азией. Женщины императорской семьи славились своей непревзойденной красотой, а мужчины ― справедливостью и отвагой, и город, где они жили, воистину воздавал им честь, ― так думала Катерина, ступая по выложенной мрамором мостовой под перезвон колоколов, знаменовавших понедельник Пасхи.

По обе стороны улицы, за высокими стенами, виднелись колонны, карнизы, резные каменные гирлянды и статуи. Чуть дальше располагались купальни, галереи, колодцы, рынки, внутренние дворы, монастыри, странноприимные дома, увенчанные золотыми куполами и башнями. Улицы здесь были узкими и шли в гору; их заполняла праздничная толпа в многоцветных одеждах, восхищенными взглядами провожавшая процессии чужеземцев, входивших в монастырские ворота. Императорская дорога, что вела вверх ко дворцу, пока еще пустовала, но была сплошь увешана по сторонам улицы узорчатыми коврами и выстлана зелеными ветками; а вдоль дороги выстроились стражники в блестящих доспехах с луками, копьями и топорами, рукояти которых были украшены золотом.

Пагано стоял рядом с Катериной в подаренном императором плаще и с тяжелой цепью, украшенной изумрудами. Свиту челядинцев возглавлял Параскевас, коренастый любезный управляющий и толмач, которого подыскал для них Амируцес. Во дворе базилики именно Параскевас помог Катерине слезть с мула, на котором она ехала, и занять место под фиговыми деревьями между монастырских строений.

Неподалеку она заметила бронзового дракона, у которого из пасти лилась вода, а на постаменте красовалась греческая надпись в честь какого-то императора. Катерине это напомнило истории, которые она слышала на корабле, и теперь она поразилась, ― как же могли они казаться ей скучными в то время!

Посреди монастырской площади стояла церковь Златоглавой Девы. Увенчана она была позолоченным куполом, а стены сплошь покрывали сцены из Священного Писания, исполненные коричневой, темно-красной, охряной, оливковой и темно-синей смальтой.

На этом фоне богатые наряды торговцев выделялись еще ярче, словно пучки крашеной шерсти на карточках в материнской конторе, которые показывают покупателям. Каждая страна и гильдия отличалась своим цветом. Все генуэзцы носили алый лукканский бархат, венецианцы предпочитали ярко-желтый цвет, а их бальи щеголял в платье, отороченном мехом и украшенном золотым шитьем. На другой стороне двора обнаружилась также небольшая группа людей, одетых совершенно вразнобой, среди которых выделялся один, ― в плаще столь же роскошном, как и у Пагано Дориа. Разумеется, это был Николас.

Скрепя сердце, Катерина была вынуждена признать, что держится бывший подмастерье почти так же уверенно, как и ее собственный супруг. Не будь он мужем ее матери, она могла бы даже гордиться им… Лицо, полускрытое полями новой бархатной шляпы, не выражало ровным счетом ничего. Широко распахнутые глаза смотрели прямо на Катерину. Она дернула мужа за руку.

― Смотри!

Пагано уже заметил флорентийцев.

― Вижу.

― На нем же…

Он улыбнулся.

― Ну да, на нем тоже плащ от басилевса. Думаю, Катеринетта, что нас с твоим отчимом примут во дворце вместе. Чего еще желать?

― Но…

― Что такое? Он не может причинить мне никакого вреда. А от меня получит по заслугам. А теперь смотри ― вот идет император.

Дорога, ведущая во дворец, уходила резко в гору. Снизу кавалькада казалась сперва похожей на длинную змею, разворачивающую свои кольца в сероватом воздухе, неуместную, как мазок краски на старом холсте. Затем сквозь перезвон колоколов начали доноситься и другие звуки ― флейты и барабаны; и над процессией затрепетали украшенные бахромой и расшитые золотом шелковые флаги.

Брюгге вовсе не был глухой провинцией. Катерина видела, как герцог Филипп со свитой въезжает в Принценхофф, ― его эскорт растягивался на добрую милю. Она также видела прибытие князей и капитанов венецианских галер. Она кое-что смыслила в дорогостоящих тканях и знала, каким образом стараются выделиться на фоне себе подобных западные вельможи. Слышала она также об утонченных византийских ритуалах, но никогда в повседневной жизни не видела пронесенных в безупречной сохранности через многовековую историю обычаев и костюмов древней культуры, разумеется, если не считать одежд и ритуалов Церкви. Никто не мог ей объяснить, что император является наместником Бога на земле, и потому подобные обряды являются неотъемлемой частью его повседневного существования.