Веснушка

Кэти не сказала мне ничего нового. Я знала, что папа преподавал в университете, и знала, что мама была студенткой. Мы все обсуждаем открыто в нашем доме. Только одна поправка – он не был ее преподом, но я решила промолчать. Вряд ли это что-то меняет. И я была уверена, что никакой он не извращенец, но самое удивительное, что из всей этой истории я узнала кое-что новое о себе.

Оказывается, я хочу выяснить, где моя мама.

После инцидента с мышами папа и я просидели весь вечер в гостиной перед телевизором. Он ни разу не шелохнулся. Я отмыла полы от грязи, затем села рядом с ним. Он смотрит передачи про природу, одну за другой, без остановки. Именно этого я и ждала, отдохнуть в уютной компании, но после того, что я увидела, отдыхать совсем не хочется. Мне не по себе. Я наблюдаю за ним. Может, он слишком долго живет один. Может, такое происходит с людьми, которые ведут уединенный образ жизни. Прошло три месяца с моего прошлого приезда, но это же не конец света, у него есть работа, коллеги.

– Мне хочется выпить, – говорю я наконец, поглядывая на часы, пока не пробило пять вечера. Теперь уже можно пить с чистой совестью.

Он оживляется.

– Самое время для домашней заварочки.

– Я не имею в виду чай, папа. Мне нужно что-нибудь покрепче.

– Нет, нет, это не чай. Намного лучше. Посмотри в сушилке. – Он вскакивает, озорной блеск в глазах.

– В сушилке? – спрашиваю я. О боже, что теперь?!

Он открывает кладовку, и там, на реечных полках вокруг бойлера, среди его полотенец и сушащейся одежды, стоят большие пластиковые бадьи и резкий запах алкоголя и заплесневевшего сыра.

– Вот он, мой собственный бочонок пива, – говорит он, вытаскивая одну бадью. – Пузыриться здесь уже несколько недель.

Я заглядываю внутрь. Сахаристое, пенное пиво, сброженное в пластиковой бадье среди простыней, полотенец и трусов, жары, пара и влаги.

Мы устраиваемся в оранжерее, в глубине дома, пьем пиво, любуемся полями, вид пасущихся коров и овец успокаивает нас.

– Поверить не могу, что ты делаешь пиво в сушилке, – говорю я хохоча и делаю глоток. На вкус прогорклое. Как грязные носки и плавящийся пластик.

– Ничего, привыкнешь, – говорит он, заметив мою реакцию. – Первая партия взорвалась и перепачкала всю мою одежду и простыни.

Я вздыхаю с облегчением. Теперь понятно, откуда в доме этот запах. Может, он все-таки в порядке? Мои переживания постепенно испаряются в пивном дурмане.

– Хорошо, что ты дома, дорогая.

– Хорошо быть дома, пап.

Так мы и сидим, вместе, иногда перебрасываемся парой слов, но в основном в умиротворяющей, уютной тишине, смотрим на закат, а когда темнеет, на звезды, пока обе бадьи не опустели и все мои тревоги как рукой сняло.

Ночью я просыпаюсь от стука. Папа в музыкальной комнате, в своих мешковатых боксерах и белой футболке. Он склонился над открытым роялем, будто изучает двигатель машины.

– Пап, что случилось?

– Они здесь.

– Кто?

– Мыши. – Он нажимает на клавишу снова и снова, на одну и ту же.

Он не шутит. Чувствую себя словно на чаепитии у Безумного Шляпника, только все совсем не так, как хотелось бы. Во-первых, все взаправду. И это мой папа. Бессвязные бормотания. Может, он еще спит или ходит во сне. У него ошарашенный, заспанный взгляд, будто мысленно он не здесь.

– Пап, иди спать. Поздно. Поищем их утром. Вызовем службу борьбы с вредителями.

– Я слышу, как они скребутся, – бормочет он, затем уходит к себе в комнату.

Как только я просыпаюсь, в десять утра, я встаю и иду в магазин. Вчера я купила кое-что из продуктов, но холодильник уже пустой, завтракать нечем, а я голодная. Голова гудит, но не от голода, а от плохого домашнего пива и бессонной ночи. Я еще долго лежала без сна после папиных ночных похождений и с трудом заснула только под птичье пение. Обычно я беру папину машину, но сейчас это невозможно из-за нашествия крыс. Мне очень хочется попробовать завести машину и проверить, что там происходит на самом деле, но не хочу рисковать. Моя вторая задача – зайти к Джерри и расспросить его про машину и крыс. Детектив Веснушка снова на задании. Если папа все напридумывал, то мне придется решать действительно серьезную проблему.

Папа всегда был склонен к восторженности и театральности. Он у меня эксцентричный. Не старается соответствовать чужому поведению или ожиданиям, и это хорошо, он всегда мыслил независимо, уникально, на мой взгляд, очень даже интересно, и делился своим мнением без тени смущения. Но это поведение ни на что не похоже. Крысы в двигателе, мыши в рояле – это уже не новая любопытная теория, а бессмыслица какая-то.

Наш дом в десяти минутах ходьбы от Мейн-стрит, утро ясное, но туманное, над островом висит легкая дымка. Скоро она испарится – раз, и исчезнет, будто волшебник сорвет свой шелковый платок, явив миру красоту острова. Ветерок нагнал тучи, и я промокла больше, чем ожидала. Теплый дождик – так мы его называем. Ничего страшного, я люблю гулять под дождем, под таким вот невидимым дождем, он всегда давал мне ощущение свободы. Он освежил мою гудящую голову, остудил мои беспокойные мысли, хотя он и курчавит мои волосы.