Весны гонцы. Книга 1

Вечером Зина, Глаша и Алёна сидели у костра вблизи палатки, где их устроили на ночёвку, пили чай, пахнувший дымком. И хотя разговор о любви с девушками — хозяйками палатки — завязался крутой и острый, Алёна все поглядывала на тускло светившееся окно конторы. Наконец, боясь, что оно вот-вот погаснет и ей уж не удастся поговорить с Шуровой, она сорвалась и пошла прямо на свет. Словно разбуженная, сухая трава сердито трещала под ногами.

На крыльце конторы Алёна приостановилась: может быть, Шуровой здесь и нет? А если есть, как начать? Зачем, собственно, пришла? И тут же услышала голос — Фаина Захаровна говорила громко, с паузами. Алёна открыла дверь.

Первую узкую комнатку от второй отделяла дощатая перегородка, наполовину обшитая дранкой, с дверным проёмом, но без двери. Густо пахло травой и соломой, в проём видна была стена конторы, сплошь заставленная образцами пшеницы, проса, кукурузы, подпиравшей потолок. Прозрачные тени метёлок и колосьев, ломаясь, сплетались на потолке. Слабенький источник света находился невысоко в углу, скрытый перегородкой. Оттуда же, из угла, доносился взволнованный голос Шуровой.

— Подрубать молодой совхоз… Что? В интересах государства?.. Да, вы разбираетесь в сельском хозяйстве, когда булки с ветчиной кушаете! — крикнула она. — Вы же дали первоначальный план, настаивали на этих цифрах… — И, помолчав, сказала решительно: — Даже в Цека. Спасибо, уж как-нибудь совмещу. — Трубка со стуком легла на рычаг.

Алёна нерешительно шагнула, пол скрипнул.

— Кто там? — почти крикнула Шурова.

Алёна переступила порог.

Фаина Захаровна стояла за столом, держа руку на телефонном аппарате, вглядываясь в полутьму нетерпеливо и недовольно. «Летучая мышь» на табурете снизу освещала лицо женщины, смягчая резкие черты.

— Это я, — от смущения хрипло ответила Алёна.

— Кто я? — сердито повторила Шурова, ладонью заслоняя глаза от света.

— Строганова… Из концертной бригады.

— А-а! — Шурова усмехнулась. — Ругань мою слышали? — Она переставила «летучую мышь» на стол и подвинула Алёне табурет. — Входите.

Сама женщина и контора, где пахло полями, поразили Алёну своеобразием. «Ничего не упустить и запомнить, запомнить, запомнить», — думала она.

— Молчать умеете? А то прогоню, — будто шутя, но и не шутя, сказала Шурова и взяла трубку. Что-то защелкало, кто-то отозвался. — Ната? Срочно дай Николая Петровича. Если нет в райкоме, найди. Позвонишь? — Она положила трубку. — Ну, что скажем? — Женщина сидела, тяжело навалясь на стол, глядела на Алёну с лёгкой усмешкой, однако в глазах её не было веселья.

— Случилось что-нибудь? — Алёна с жадным интересом следила за Шуровой.

Фаина Захаровна вдруг выпрямилась и так стукнула небольшим смуглым кулаком, что всё на столе дрогнуло, звякнул телефон, «летучая мышь» словно стрельнула и замигала с испугу.

— Одна сволочь — извините! — может развалить то, что создают сотни. И как угнездился в сельском хозяйстве — ни пришей, ни притачай. Кто-нибудь, конечно, подсаживал да тянул.

Алёна подумала, что вот Шурова кричит и ругается, а голос её все равно похож на звуки виолончели.

Не глядя на Алёну, Шурова заговорила:

— Перевыполнение плана дает совхозу так называемый директорский фонд. Он в основном идет на строительство, благоустройство, культурные нужды. И нам, «новорождённым», этот фонд как хлеб.

— …И что? — невольно спросила Алёна.

— Первоначальный план нам дали три тысячи девятьсот тонн зерна. Это мало, — сердито сказала Шурова, и Алёне показалось, что у неё что-то сильно болит, но она старается отвлечься, скрыть боль. — Вот этот тип из краевого управления нежно так пел: «Вы люди новые, у нас опыт, мы целину изучили…» Словом, я, дура, сдалась, приняла план. — Шурова вынула из пачки, лежавшей на столе, папиросу, сказала мимоходом: — Все курить бросаю… Бросишь тут, чёрта лысого… Когда отсеялись, выдвинули мы свой план. Удалось вместо запланированных восьми тысяч гектаров засеять пятнадцать с половиной. Приехал этот «сахарный тенор», насыпал похвал, обещаний… Утвердили нам новый план: восемь тысяч двести тонн.

Алёна подумала, что недослышала:

— Больше чем вдвое?

Шурова кивнула головой.

— Много, но реально. И вот четыре дня тому назад опять явился «сахарный», пел арии на все лады, а сегодня — хлоп! — этакая успокоительная бумага: «Сдать государству девять тысяч тонн».

Алёна охнула.

— В разгар уборки, когда ничего уже сделать нельзя, — все больше горячась, говорила Фаина Захаровна, — вынь да положь неизвестно откуда восемьсот тонн. Мерзавец! Выходит: люди отлично работали, шли с перевыполнением, а пришли к срыву плана — представляете? И директорский фонд летит вместе с благоустройством…

Тоненько звякнул телефон, Шурова мгновенно сняла трубку, и Алёна поняла, что у неё «болело».

— Алло! Да! Николай Петрович? Шурова из «Цветочного», — кричала она в клокотавшую трубку. — Слышишь меня? Об изменениях плана тебе известно? Так что они там, ошалели?