Весны гонцы. Книга 1

Потеплело неожиданно. ещё шла шуга да изредка плыли запоздалые льдины, но ветер смягчился, с бледного неба ласково светило северное солнце, над водой хлопотливо метались чайки — установилась настоящая весна. Каждое утро Алёна просыпалась с мыслью: «А ну как сегодня придет?»

В особенно ясный, весенний день, после первой лекции Алёна, Глаша и Женя остались в аудитории, распахнули настежь окна, высунулись на солнышко и переговаривались, слушая, как гулко отдаются во дворе их голоса и смех.

— Девочки! — прозвучал позади них крик Агнии. Она стояла в дверях аудитории, стиснув руки у подбородка. — Рышков умер!

В коридорах и на лестницах все только и говорили об этом. Алёна сбежала вниз, чтобы своими глазами прочесть: «…в ночь с 7-го на 8-е… внезапно скончался…»

Задребезжал звонок, уроки продолжались, будто ничего не случилось… Как в полусне, Алёна стала делать упражнения по ритмике и сбилась. Вдруг вспомнила Рышкова: «Ни усталость, ни горе, никакие другие обстоятельства не дают права работать хуже…» Она заставила себя сосредоточиться, но бравурная музыка коробила её. Опять усилием воли она вернула себя к работе. Это повторилось несколько раз. Наконец Алёна почувствовала, что овладела вниманием, и странно: непроходившая боль теперь не только не мешала, но как будто помогала полнее отдаваться музыке. Нина Владимировна вызвала её дирижировать отрывком из «Ромео и Джульетты» Прокофьева, и вместо обычного смущения Алёна ощутила покой, уверенность и смелость. Как никогда, всем своим существом она слышала музыку и со всей силой выражала через неё свои чувства.

— Вот так и надо работать, — похвалила Нина Владимировна.

На гражданской панихиде в театре, которым руководил Рышков, Алёна ещё раз почувствовала, что ушёл большой человек. Многолюдность, торжественность, а главное — искренняя взволнованность, звучавшая в речах, — все подтверждало это.

Только гладкое выступление Барышева показалось холодноватым, да прощальные слова Таранова, высокопарные, с патетическими возгласами, обращенные прямо к умершему и почему-то на «ты», прозвучали как фальшивая нота.

У изголовья гроба всю долгую панихиду с неестественной неподвижностью простояла высокая женщина в чёрном платье и шляпке с густой вуалью. Что-то театральное почудилось Алёне в её позе, и захотелось узнать, какая она, эта женщина — его жена, самый близкий ему человек.

С кладбища «колхоз» возвращался пешком. На светлом небе под легкой дымкой облаков холодно светило солнце, порывами налетал ветер. Алёна поежилась.

— Мёрзнешь? — заботливо спросила Агния. — Жакеточка у тебя…

— Это не от холода.

Агния помолчала, тёмно-золотистые брови беспокойно сходились и расходились.

— Около меня стоял дядька, — голос Агнии прозвучал глухо, — он привёл… не поняла, чьи слова: «Когда умирает человек — умирает целый мир». И правда: сколько он знал, думал, чувствовал. Целый мир!

— Это идеалист сказал, — сердито заметил Женя. — Мир — реальность, а не представление…

— Уж помолчал бы, философ! — с тоской оборвала его Глаша.

Сзади послышались возбужденные голоса, подошли Джек и Саша.

— Спокойно! В твоей жизни смысла будет не больше, чем в моей! — сказал Джек пренебрежительно и зло.

Глаза Огнева вспыхнули, лицо потемнело, и весь он так напрягся, точно готовился броситься на Джека.

— Дурень дремучий! — с какой-то дикой горячностью процедил он. — Что может обессмыслить жизнь, прожитую со смыслом? А коли ничего доброго не сделаешь, хоть тысячу лет живи, хоть сегодня помри. — Вдруг он рванулся, побежал рядом с автобусом, подходившим к остановке, вскочил в него и, не оглянувшись, уехал.

Вечером попробовали репетировать сцену в тюрьме из «Как закалялась сталь». Работа не клеилась. Решили расходиться. Вдруг Огнев, как всегда, стремительно — Алёна даже вздрогнула — вскочил на ступеньки лестницы и прошёл несколько шагов по аудитории.

— Напишем в министерство сами. А театр назовём именем Рышкова.

Огневу, Березову и Хорькову поручили сочинить письмо. Но прежняя вера, увлечение и сплочённость не вернулись.

Тамара Орвид из параллельной группы осторожно сказала:

— Меня, пожалуй, муж не отпустит…

Никто не ответил ей.

Коля Якушев, хитроватый парень, опустив голову, забормотал:

— А у меня мамаша сильно хворает…

— За три-то с половиной года, может, поправится? — спросил Женя.

— При чем тут мамаша? — ядовито заметил Сережа Ольсен.

— Да какая разница: мамаша или не мамаша… Не хочешь ехать — не надо. Кто ещё не хочет?

…Шумели, стонали под ветром деревья, солнечные зайчики бегали по верхушкам — пришло время идти домой, а жалко расставаться с лесом, где так свободно думалось…

Глава седьмая. Лиля Нагорная

Мыло пенилось в корыте, пена поднималась, как облако, — хорошо стирать в дождевой воде! И хорошо, когда никто тебе не указывает!

Сегодня воскресенье: мать с Петром Степановичем с утра уехали к его родственникам в пригородный колхоз за кадушками для капусты и огурцов, вернуться обещали только к вечеру. Из дому не уйдёшь: надо присмотреть за братишками, накормить кур и поросёнка, и Алёна решила стирать.