Вест-Индия

— Мне нужен сам Пьетро, а не его мальвазия, — пояснил Серов. — Иди к нему и скажи, кто тебя прислал, а еще скажи, что я друг Джулио Росано и прошу, чтобы Пьетро пожаловал сюда. На неделю или, может быть, на две.

— А если спросит зачем?

— Помощь мне нужна, чтобы исполнить последнюю волю Джулио. Ради этого я за ценой не постою.

Страх Божий снова хмыкнул:

— Ежели не постоишь, капитан, так не взять ли у старикана пару бутылок? Глядишь, он будет посговорчивей.

Эрик Свенсон прищурился, заглянул в пистолетный ствол и молвил:

— Две бутылки мало.

— И то верно, — согласился Страх. — А вот две на брата будет в самый раз.

Серов отправил его за деньгами и потащил ларец к себе в комнату.

Вечером они с Шейлой сидели на просторной веранде, что открывалась небу и морю, глядели на звезды и молчали. В молчании не было отчуждения; так молчат близкие люди, которым есть что сказать друг другу, но времени для разговоров у них хватает — может быть, сорок или пятьдесят лет, а потому не стоит торопиться. Мысленно Серов проживал эти годы, вспоминая о войнах, мятежах, интригах, царях и царицах, открытии новых земель и основании городов, обо всем, что доведется им увидеть и услышать. Чем это было для него? Будущим? Прошлым? Одновременно тем и другим? И если бы он знал, чем кончится его последнее расследование и экспедиция в аномальную зону, если бы мог предвидеть все случившееся с ним, то что бы сделал? Отказался от странной своей судьбы или пошел ей навстречу?

Он взглянул на Шейлу, читая ответ в ее глазах.

Нарушив молчание, она промолвила:

— Эндрю… мне давно хотелось спросить… Ты в самом деле сын маркиза?

— Это имеет какое-то значение?

— Может быть. Ты ведь собрался со мной обвенчаться, так? А я — внучка каторжника и племянница пирата! Что сказал бы твой отец?

— Мой отец… — Серов печально усмехнулся. — Он человек широких взглядов, милая. Кроме того, есть и другие обстоятельства. Я ведь тебе правду говорил — ну, почти правду… Я в самом деле потомок маркиза, и предки мои были морскими разбойниками. Ты слышала о норманнах, приплывших во Францию с севера? От кого-то из них мы и ведем свой род.

— Ты это точно знаешь?

— Так утверждал мой отец. Во мне тоже разбойничья кровь, хотя и другой хватает.

От более порядочных людей, добавил он про себя. От тех, кто не резал глотки, а развлекал почтеннейшую публику, жонглируя, гуляя по канату и кувыркаясь на арене.

Шейла как будто успокоилась, вздохнула и, закрыв глаза, прижалась щекой к его плечу.

— Мы должны обвенчаться до выхода в море, — сказал Серов.

— Непременно. В тот же день, когда ты сможешь донести меня до церкви на руках.

— Могу я попробовать сейчас?

— Нет, дорогой, ты ранен и еще слаб. — По ее губам вдруг скользнула улыбка. — Но если хочешь, я подставлю плечо и провожу тебя в постель.

— Хорошая мысль, — одобрил Серов. Проводы были долгими, и рана им не помешала.

* * *

Старый Пьетро приехал в усадьбу на рассвете, в тележке, запряженной осликом, с корзиной, в которой бренчали винные бутыли. Негр-слуга занялся ослом и упряжью, Страх Божий — грузом, а старик, двигаясь с завидной для его возраста легкостью, шагнул на веранду, поклонился Серову и сел в предложенное кресло.

— Я помню вас, мой господин, вы были у меня с синьором Джулио. И недавно я готовил вам целебные снадобья… Они помогли? Как ваши раны?

— Заживают, — сказал Серов. — Силы возвращаются ко мне.

— Хвала Мадонне! Пусть она одарит вас здоровьем! — Пьетро перекрестился и бросил взгляд на книгу, лежавшую рядом с ларцом на столе. Потом нерешительно спросил: — Это принадлежало синьору Джулио?

— Да. Я не знаю итальянского, достойный Пьетро, и хочу, чтобы вы мне ее прочитали. Вернее, перевели на английский, которым вы так превосходно владеете, или на французский. Я щедро оплачу ваш труд.

Серов протянул ему кошель, набитый золотом. Пьетро без возражений сгреб дукаты, сунул в карман и прикоснулся к переплету с прожженными дырами. Пальцы у него были тонкие, смуглые, сухие.

— Постараюсь прочитать и перевести, мой господин, но прошу вашего снисхождения — ведь я всего лишь аптекарь и цирюльник. — Склонившись над столом, он осторожно, будто лаская, погладил кожу переплета. Лицо его было задумчивым и грустным. — Вот он какой, труд мессира Леонардо… никогда не видел, только слышал…

— От Росано? И что он вам рассказывал, сударь?

— Рассказывал? Ничего. Когда он был трезв, то хранил свои тайны. Но знайте, синьор, что мы с женой венецианцы, как и бакалавр Росано, а потому он часто бывал у нас, приобретал лекарства и пробовал вина, что я получаю из Старого Света. И это не удивительно. Куда еще он мог пойти? Не в кабак же, бражничать с разбойниками! И когда он… хмм… когда вино овладевало им, он плакал и стонал, и из этого стона, этого плача мы узнали о горестной его судьбе. Он был хорошим, но злосчастным человеком… — Старик нахмурил брови, прикрыл глаза морщинистыми веками. — Я никогда не стал бы говорить о нем… Но синьор Джулио мертв, вы его друг, и у вас его книга. Вы знаете ее историю?