Вест-Индия

Джозеф Брукс сунул ладони за широкий пояс и уставился на Серова. Кажется, он испытывал облегчение; с одной стороны, полагалось бы выпустить кишки ослушнику, с другой, было бы глупостью лишиться человека, который продемонстрировал свою полезность и редкий дар. Так ли, иначе, но этот талант был, вероятно, нужным поводом, чтобы пощадить Серова, какие бы другие мысли ни бродили в капитанской голове. Додумав их до конца, Брукс прочистил горло и спросил:

— Где ты этому обучился, мошенник?

— В замке моего папаши, сэр, — произнес Серов. — Мне дали хорошее образование, ведь все-таки я внебрачный сын мар…

— Это мы уже слышали, — капитан махнул рукой. — Выходит, тебя обучили не только ножики метать и плясать на канате… Ты в самом деле был на «Викторьезе» помощником квартирмейстера?

— Святая истинная правда. — Серов вытер холодный пот со лба и перекрестился. — Клянусь Девой Марией и двенадцатью апостолами! Я умею читать, писать, считать и говорю на трех языках, не считая нормандского. Я…

— Заткнись! — Капитан оглядел своих сподвижников и молвил: — Думаю, парень нам пригодится. Что скажешь, Томас? Нужен ли тебе помощник?

Казначей вновь приложился к бутылке.

— Ну, если он не будет лакать мой ром, я его возьму. А если будет, долго не проживет.

— Остальные согласны?

— Очень многообещающий юноша, — кивнул хирург Росано.

— Я за ним пригляжу, — пообещал Пил.

— Нужно дать ему долю, — заметил ван Мандер.

— Но только одну, — уточнил бомбардир Сэмсон Тегг.

Капитан хлопнул ладонью о стол, и назначение Серова состоялось.

За несколько следующих часов, что растянулись до самого вечера, он получил массу сведений о пиратском промысле. Бизнес этот был непростым, но в части бухгалтерии не слишком отличавшимся от знакомых ему подсчетов дохода и расхода, так что опыт в торговле куртками и джинсами пришелся Серову очень кстати. Прибыль, как правило, определяли в серебряных песо или золотых дукатах, испанской валюте, имевшей хождение в Вест-Индии повсюду. Садлер являлся сторонником песо; во-первых, потому, что серебро попадалось чаще золота, а во-вторых, выручка в песо более чем вдвое превышала итог в дукатах и, значит, выглядела солиднее.

На первой странице приходной книги были выписаны коэффициенты пересчета — восемь реалов в песо, а в дукате — шестнадцать и три четверти. Пользуясь ими, Серов оценил табак в тысячу семьсот семьдесят песо, а какао и сахар — в три тысячи сто двадцать. Округленный результат, с учетом ларцов с серебром, составил десять с половиной тысяч, и эту сумму Садлер выписал крупными цифрами под датой: 3 марта 1701 года. Скромная добыча, но она имела шанс удвоиться после продажи корабля, а также испанских доспехов и оружия. Из этой части (весьма неопределенной, так как цены на плавсредства сильно колебались) нужно было уплатить «за покровительство», причем и здесь имелась разница: так, губернатор Тортуги «крышевал» пиратов за восемь процентов, а в Кингстоне на Ямайке требовали десять. Но в сравнении с налогами московских бандюков эти цифры показались Серову скромными.

Прибыль являлась лишь первым этапом сведения баланса. Второй, расходный, был значительно сложнее; тут требовалось рассчитать доли всех участников экспедиции от капитана до матроса, с учетом погибших, которым наследовали их приятели. Пятьдесят долей клали «на корабельный борт», то есть в карман владельцу судна Джозефу Бруксу; кроме того, будучи капитаном и предводителем, он получал еще семь долей. Офицерам и корабельным мастерам[19] капало от двух до четырех, а в сумме тридцать пять, и еще двенадцать — в компенсацию раненым и увечным. Она определялась со слов Росано и в этот раз была невелика — никто не потерял конечности, да и глаза у экипажа были целы. Что касается царапин, синяков и выбитых зубов, за них не полагалось ничего.

Рядовых на «Вороне» числилось сто восемнадцать, и окончательный итог составил двести двадцать две доли по сорок семь с третью песо. Том Садлер отметил окончание работ, прикончив вторую бутылку; затем принесли свечи (темнело в тропиках рано), и Пил с лекарем проверили вычисления. Пил занимался этим с небрежным видом, однако тщательно, и на Серова посматривал без особой приязни. Наконец капитан выпалил в воздух, и пираты нестройной толпой подтянулись к столу, где им был объявлен результат. Видимо, не из лучших — особых восторгов и даже гула одобрения Серов не услыхал.

Он вернулся к костру, сел и отрезал кусок черепашьего мяса. Оно было сочным, хорошо пропеченным и вкусом напоминало телятину. Жадно и быстро насыщаясь, Серов прислушивался к голосам корсаров, толковавших за его спиной, что старина Джозеф — не Пьер Легран, не Монбар Губитель[20] и, разумеется, не Генри Морган; труба пониже, дым пожиже. Хотя, с другой стороны, Бога гневить ни к чему — испанца взяли с минимальными потерями. Пит пулю в брюхо схлопотал, загнувшись сразу, Джарвису проткнули сердце, а Боб Счастливчик отправился на небеса с разбитым черепом. Еще пятерых пришибло или шестерых? Губерт где? Тот Губерт, которому вырвали ноздри? Все еще на палубе или кормит крабов и акул?