Вест-Индия

— Ты, тухлая черепаха, думаешь, что я не могу заплатить за выпивку? Ты думаешь, что если у Баска не звенит в карманах, так он совсем уже нищий? Гроб и могила! Вот, бери, старый кровопийца!

Протянув руку, он пошарил под столом и вытащил почти нагого юношу. Парень — или, скорее, мальчишка — был невысоким, грязным и до того истощенным, что выпирали ребра под туго натянутой кожей. Чресла его охватывала рваная кожаная повязка с бахромой из обломанных перьев, на впалой груди свернулся татуированный синим кайман, черные волосы спадали космами до пояса, а темные обсидиановые глаза казались застывшими и неподвижными, как у покойника. Индеец, понял Серов, разглядывая его медно-смуглое широкоскулое лицо.

— Бери, за десять песо отдаю! — повторил Баск, подталкивая парня к кабатчику. — Откормишь, хороший будет раб. Бочки катать, блюда таскать, тарелки мыть… А то ты их не моешь никогда, старый пердун.

Пью скривился.

— На кой мне дармоед за десять песо? Я за него и пять не выложу, клянусь Христом! А кто не хочет жрать с моих тарелок, может катиться в таверну Караччи или к Луи Маро, где мясо с червями и тараканами.

— Отдам за пять, — сказал Баск, поднимаясь и хватая индейца за волосы. — А не возьмешь, перережу глотку и выпущу кровь в твое вонючее пойло.

Парень уставился в пол с безразличным видом — то ли язык был ему непонятен, то ли смерть казалась облегчением. Он не шевельнулся даже тогда, когда пират выхватил нож из-за пояса. Обе компании, что с «Ворона», что с «Грома», забыв о ссоре, глядели на спектакль с интересом.

Зарежет пацана, подумал Серов и полез в свой новый кошелек.

— Пять песо? Сторговались, я беру. Вот деньги.

На его ладони лежали несколько серебряных монет и случайно попавшие с ними часы. Циферблат «Ориона» поблескивал тусклым золотом, корпус тоже был золотым, а что до анодированного браслета, то и его от золота не отличишь. Глаза Баска жадно вспыхнули, он облизнул губы, потянулся к часам, но Серов быстро сунул их за пазуху, под рубашку.

— Где взял? — Пират сгреб монеты и, дыхнув спиртным перегаром, наклонился над Серовым.

— У папы-маркиза, — пояснил тот. — Подарок в связи с окончанием школы. Деньги пересчитал? Так отвали! А мальчишку — ко мне!

Но Баск по-прежнему загораживал индейца и смотрел на серебро в своих руках с сомнением.

— Вот что, маркизеныш, я передумал, — произнес он наконец. — Бери песо, а индейского щенка я лучше обменяю на твою золотую штучку. В придачу получишь пару сережек. Сейчас я их… — Он начал ковыряться в поясе.

— Штучка не меняется, — сказал Серов.

— Уверен? — Баск опять потянулся к ножу. Ухмылка на его лице не предвещала ничего хорошего.

— Эй, парни… — начал кабатчик, но тут поднялся Страх Божий и отшвырнул его в сторону. Глаза Страха горели дьявольским огнем, клейменая рожа побагровела и выглядела так, будто по ней прокатилась лавина. Он сунул палец в рот, поковырял в зубах и вдруг гаркнул:

— Геть, злыдень! — Не успел Серов осознать, что эти слова вовсе не на английском и что они ему знакомы, как Страх Божий заревел: — Мать твою три раза в задницу, плешь комариная! Взял серебряки, и катись! Згынь, мурло, пока цело хайло!

Сталь сверкнула перед лицом Серова, но он оказался быстрей — схватил тяжелую оловянную кружку и впечатал ее противнику в ухо. Заорав и выронив нож, Баск откачнулся, его приятели вскочили, грянул выстрел, лязгнули клинки. Серов добавил Баску кружкой в лоб, девицы с визгом бросились к выходу, Пью проворно исчез за бочками, воздух протаранила фляга, а вслед за ней — огромная бычья кость. «Бей!» — разом завопили два десятка глоток, и, опрокидывая столы и скамьи, топча посуду и остатки мяса, две орды ринулись друг на друга.

Мортимеру не повезло — его уложили лихим ударом в челюсть. Хенк сцепился с его обидчиком, таким же здоровым мордоворотом из буканьеров, и пробовал крепость его головы на подпирающем крышу столбе. Жак Герен отбивался шпагой от двоих, скакал по бочкам и поваленным столам на манер д'Артаньяна и что-то орал на французском; Страх Божий, рыча, орудовал скамьей, но трое с «Грома» теснили его, наступая кто с тесаком, кто с абордажным топором; Люк и Алан бились с противниками на равных, используя блюда, бутылки и кружки в качестве метательных снарядов; Брюс Кук, насвистывая и стоя над мертвецом, череп коего разворотила пуля, деловито перезаряжал оружие, а Джос прикрывал его, размахивая парой ржавых сабель. Если не считать Серова и Баска, лежавшего без чувств, Джос был единственным безмолвным участником потасовки. Молчание его объяснялось просто: шесть или семь лет назад, побывав в плену у испанцев, он лишился языка.