Джон же, если ему было дозволено, старался находиться рядом с отцом, и с удовольствием слушал, когда тот посвящал его в свои дела. Если же Рейгару было не до мальчика, то сын просто читал что-то новое из отцовской библиотеки, или рисовал на плотной бумаге странные образы, рождающиеся в его голове или увиденные в книжках. Рисовать парня никто не учил, он просто стал делать это сам. Король полагал, что это умение досталось мальчику от матери. Та тоже умела рисовать.
- Джон, что ты изображаешь на этот раз? – Поинтересовался Рейгар.
- Это карта Семи Королевств, отец. Хочу попробовать скопировать ту, что есть в этой книге. – Джон поднял на него свои большие серые глаза, и король вздрогнул. Они были такими же, как у неё: – О семеро, я никогда к этому не привыкну… – прошептал Таргариен.
Он хорошо помнил ее глаза. Глаза у нее были серые как гранитный утес, очень спокойные и холодные, а взгляд был пристальным и внимательным.
Её глаза так не сочетались с ее характером. Она была такой странной и не постижимой. Она постоянно вела себя словно упрямый ребенок. Её суждения о мире и окружающих ее людях были для Рейгара неожиданными и чрезмерно искренними. Его всегда смущал тот факт, что она более всего предпочитала говорить о своих чувствах, мыслях, пристрастиях и ощущениях, что было не только не принято и не скромно, но и даже несколько неприлично для благовоспитанной девушки. Хотя для неё этот эгоизм был естественным, и казалось даже каким-то единственно верным.
А как непосредственны были ее жесты, абсолютно лишенные светской жеманности и наигранно нарочитой женственности придворных дам, но было в них и какое-то простое изящество и чистая безукоризненность.
Она постоянно вела себя так, будто ей каждый раз нужно делать выбор, и обязательно самой, непременно. Выбирать чувства, слова, степень доверия, любовь, смысл жизни.
А еще она никогда не сомневалась в том, что может говорить все, что угодно. И это его ужасно раздражало. Он с грустью вспоминал, как затаив дыхание он каждый раз ждал ее очередной реплики, часто надеясь, что она образумится и не продолжит начатое.
Она всегда относилась к нему с неким недоверием, и была полна решимости найти второе дно почти в каждом его слове.
И как ему было тяжело произвести на нее впечатление, а ведь ему, тогда такому молодому и влюбленному этого очень хотелось. Как долго он мечтал быть в ее глазах истинным рыцарем, предстать перед ней в героическом образе, стряхнуть с нее равнодушие, заставить ее думать не только о себе, но и задуматься и о нем.
Рейгару пришлось изучить ее, применить силу, даже напугать для того, чтобы достучаться до возлюбленной, чтобы заставить покориться, переломить ее волю, чтобы получить ее.
Он помнил, какой она была рассеянной и сонной по утрам, а ближе к вечеру, ее взгляд загорался неподдельным интересом к окружающему миру, а душа явно рвалась за пределы Красного Замка в непознанный и не покоренный мир, но он предпочитал держать ее при себе.
Он вспоминал, как с любовью изучал прелестные черточки ее профиля, живое движение губ, ее фигуру, тонкие руки, изящные пальцы. Она была такой красивой и такой желанной.
В его памяти она навсегда осталась взбалмошной и неуправляемой девчонкой, которая совсем не понимала кто она на самом деле. И не представляла, что все остальные женщины были для нее просто фоном – померкшие, блеклые и ненастоящие. Если бы она понимала, как может воздействовать на мужчин, возможно, она бы вела себя по другому, но она была так неуверенна в себе, даже зажата, но при этом так доверчива и самодостаточна. Он видел, как на нее смотрели другие мужчины и это задевало его, и как на нее реагировали женщины. Его возлюбленная всегда считала это ненавистью, но то было вожделение и зависть, яростная ревность, и страх, но не ненависть.
Её появление в жизни короля породило вокруг девушки самые фантастические, страшные, скандальные слухи о колдовстве и порочности, но она как будто не замечала их, а может быть ее это даже порой забавляло. Но он замечал, и хотел изменить ее.
Она была похожа на случайно распустившейся среди смрада и интриг Красного замка чудесный цветок, не принадлежащий этому миру, а ведь она, по сути, и была чужестранкой.
Таргариен же постоянно игнорировал тот факт, что ее душа пришла не из этого мира. Слишком уж живой и гармоничной была эта девушка. И ему трудно было сказать, что его привлекало больше – ее внешняя оболочка, или вся та магия, что шла у нее изнутри. Одно он знал точно, что желал безраздельно владеть ей, что она должна принадлежать ему. Его вторая жена была столь же чарующе прекрасна, сколь и безжалостна по отношению к нему, способная пренебречь им и его чувствами и в следующий миг сделать его самым счастливым на свете.
Он всегда думал, что она слишком эгоистична, но сам даже не узнал ее настоящего имени. Даже толком не спросил, кто она и какой была на самом деле. Ему было важно лишь то, что происходило здесь и сейчас, и что будет происходить в будущем.