Вести с полей

Страшный грохот мгновенно произвели рабочие совхоза. Метров со ста он воспринимался как скрежет Земли, которую так распёрло изнутри, что разверзлась она, лопнув в разных местах, и стала рваться на куски, пробуждая при этом скрежет миллионами лет покоящихся под почвой огромных валунов. Рвались в клочья тысячи неизвестных толстых как слоновьи ноги корней, хотя кроме хлипкой травы с тоненькими длинными усиками-корешками не было в этой земле сроду ничего. Звенел хрипло и резко вылетающий из недр сквозь разломы под огромным давлением  раскалённый пар. И выла-стонала магма расплавленная, разыскивая ходы наружу. Гремел и звенел весь воздух до самого неба, перепуганный и подброшенный  к облакам  жутким гулом, который выплёвывала планета из треснувших ран своих.

Но это так показалось бы постороннему, если бы чёртова сила кинула его ночью одного в степь, не предупредив, что вот такой эффект ужаса нетерпимого создает тысяча работяг, бегущих десятками рядов, которые растянулись на пару километров каждый. Они били металлом о металл. Всего-навсего.  Но металл-то разный был. Сталь звон давала, если по ней колотить сталью. Алюминий производил глухой скрежет, когда его лупили эмалированной поварёшкой. Но самый тяжёлый удар, напоминавший пушечный  выстрел, происходил от медных тазов, по которым колотили камнем. Жестяные листы, если то по середине, то по низу бить их арматурой, издавали  протяжный вибрирующий звук. Тонкий, как штопор  ввинчивающийся в пространство, нудный и дерзкий. А ещё десятка два человек

бежали с трещётками. Внутри круга, свёрнутого из шестимиллиметрового прута, болтались нанизанные на прут старые подшипники. Мужик поднимал круг вверх, описывал им дугу в пространстве и вперёд  улетал шипящий как змея шорох, сопровождаемый звонкими щелками подшипника о подшипник.

Саранча очень боится шума. Почему – учёные, видно, знают. Догадались. Потому, что грохотом сгоняли саранчу с полей в воздух прадеды прадедов наших прадедов. Про учёных они знали мало и не видели их сроду.

– А! – закричал кто-то из первого ряда. – Шуганулась, зараза!

И поднялась саранча на крылья, попала на попутный ветер и её стало поднимать и нести в сторону от поля.

– Точно! Снялась туча с места! – громко подтвердил кто-то справа. – На фоне звездного неба да при сегодняшней луне я лично вижу чёрное пятно. Звёзд сквозь него не проглядеть. И пятно смещается вверх да на юг.

Данилкин и Чалый с агрономом Самохиным стояли возле машин.

– Что,  начнем главное? – спросил Данилкина, директора, Чалый Серёга.

– А ну и можно как бы уже, – согласился Данилкин. – Это, считай, половина на крыло встала. Значит сожрала только восьмую и часть седьмой клетки. Гектара три. Около четырёх.

  Самохин Вова, агроном, достал из кармана маленький блокнот , ручку, попросил Чалого посветить на листок фонариком и быстро что-то написал.

– Короче, сегодня утром я тут, в этой зоне, колосья срывал, обмолотил на току. Тысячу семян отсчитал. Взвесил на безмене. Получилось так, что урожайность здесь прекрасная, Ильич. Шестнадцать центнеров с гектара. Была у тебя такая  хрень хоть раз?

– В этих местах брал с гектара не больше четырех-пяти центнеров, – засмеялся Данилкин. – Ты, Вова, старик Хоттабыч! Получается, что сожрала саранча тонн пять?

– Шесть, – Самохин сунул блокнот обратно. – Но это не страшно. Я пять дальних клеток ещё подкормлю аммофосом и потерю эту снивелируем. Сейчас надо остальную добить. Улетела далеко не вся. Командуй, Серёга.

– Приготовились! Как свистну, всем включить движки, фары, прожектора, фонарики, зажечь лампы керосиновые. Фонарики разложить на краю рва. Мужики с досками, двадцать человек, прыгайте в ров и ждите. Бить намертво, но не притаптывать. Все, кто с сетями, удерживаете саранчу и сбрасывайте мужикам в ров. Те твари, которые долетят до прожекторов и фар, убиваются брезентовыми валиками. Вы их варежками собираете и тоже в ров.

– Сейчас вся саранча пойдёт лётом на свет, – крикнул Самохин, агроном. – Закон природы. Фототаксис. Они ему подчиняются. Прут на яркое. Так что всем, у кого пустые руки, зайдите за машины. А то полные рты саранчи будут. Так забьют, что не выплюнешь.

– Чалый сунул два пальца меж зубов и свистнул не слабее Соловья-разбойника.

    В степи стало светло как днём. Прожекторы и фары с дальним режимом освещения выхватили из бывшей тьмы летящую низко, в метре над колосьями, массу шелестящих крыльями насекомых, которые неслись к прожекторам и грузовикам, переливаясь в лучах оливково-зелёными и светло-серыми бликами. Они летели свободно только с седьмой, ближней клетки. А те, которые застряли на восьмой и не влились в тучу улетевших родственников, тоже понеслись на свет. Через десять рядов людей с тазиками, кастрюлями, жестяными листами и колотушками всякими.

– Ложись все! – закричал кто-то голосом, похожим на пропитый тенорок Артемьева Игорька. – Снесут с ног нахрен!

Но его услышали не все. Шум стоял шипящий от бешено прыгающих вверх-вниз крыльев саранчи.

– А!!! Куда, суки!? – визжал грубый мужской голос на самой высокой ноте. -