Вестник

К Якову и маме Боб относился индифферентно; шагая из комнаты в комнату, он зачастую просто не обращал на них внимания, а вот с теткой Юлией не ладил. Заметив ее, он выпрямлялся, взмахивал крыльями и каркал по-особенному - неодобрительно и даже вызывающе. Если она начинала сердиться и замахиваться на него тряпкой или полотенцем, он не торопился уйти, начинал топтаться на месте и, наклонив голову на бок, глухо бормотал что-то, презрительно косясь на Юлию одним глазом.

Первой обычно отступала Юлия. Она обиженно удалялась на кухню ворча:

- Тоже мне, зоосад устроили... Накаркает он вам, дождетесь...

На кухню, в ее владения, Боб предпочитал не заглядывать, хотя там было множество заманчивых вещей и всегда вкусно пахло. В еде он был не очень разборчив, ел то же, что и мы, но больше всего любил котлеты, особенно куриные. Не брезговал он и рационом Тома. Я не раз наблюдала, как в отсутствие пса Боб обследовал его миску. Правда, в этих случаях Боб вел себя не очень солидно. Направляясь к миске Тома, он воровато оглядывался, а выбрав там кусочек по своему вкусу, торопливо уносил в более безопасное место.

Самого Тома Боб демонстративно презирал. При встречах он никогда не уступал псу дорогу: нахохлившись, начинал сердито бормотать что-то или шипел угрожающе. И Том обходил его сторонкой, смущенно отворачиваясь и прикрывая нос лапой.

Прошло около месяца. Я очень привязалась к Бобу и, по-моему, он ко мне тоже. Но я ясно видела, что старый ворон слабеет. Он все реже прогуливался по комнатам, и ему становилось все труднее забираться на стол. Теперь, приковыляв ко мне в комнату, он чаще устраивался на полу возле моих ног и терпеливо ждал, пока я возьму его и посажу к себе. А однажды, когда я читала, облокотясь о стол, он подошел ко мне вплотную, заглянув в лицо, словно испрашивая разрешения, затем перешагнул со стола мне на плечо. Он сделал это очень осторожно, будто знал, что может поцарапать меня. Он устроился на плече и долго сидел неподвижно, прислонившись крылом к волосам.

Тогда я сначала даже испугалась, сама не знаю почему... Может быть, смутно ощущала приближение чего-то неведомого, какой-то удивительной тайны... Мне вдруг показалось, что Боб хочет что-то сказать мне, поэтому и устроился возле самого уха. Но он ничего не говорил. Я попыталась читать дальше, но смысл прочитанного плохо доходил до меня. Мысли путались, даже закружилась голова. Я шевельнулась, и Боб очень осторожно шагнул с плеча на стол и перебрался на свое обычное место.

- Ну, что ты хотел сказать? - спросила я его шепотом.

Он наклонил свою большую голову и внимательно посмотрел на меня круглым янтарным глазом, словно пытаясь понять, а потом переступил с ноги на ногу, приоткрыл клюв и вздохнул.

В последующие дни он часто устраивался у меня на плече и сидел подолгу. Его уже не тревожили мои движения. Я даже могла вставать, ходить с ним по комнате. Он оставался на плече; осторожно балансируя, прижимался боком к моим волосам. Я все ждала, когда же он начнет рассказывать свою тайну...

А он молчал... Потом я поняла: вероятно, он уже ощущал холод неизбежного конца и просто искал живого тепла.

Мы знали, что Боб очень стар. Яков - он окончил в том году биофак привез как-то к нам по делу своего коллегу-орнитолога. Тот осмотрел Боба и объявил, что ему не меньше трехсот лет. А еще он рассказал нам много интересного о повадках воронов и о том, что науке известны случаи, когда старые вороны перед своим концом приходили к людям. Боб его очень заинтересовал, он даже предложил отдать ворона к ним в институт для наблюдений. Конечно, я категорически отказалась и услышала тогда от них немало упреков, что не думаю об интересах науки. Яков объявил даже, что я просто эгоистка. Но я отказывалась не только из эгоистических побуждений я поступила так и в интересах самого Боба. Я-то знала, что ему хорошо со мной. И еще неизвестно, что они могли бы придумать в своем институте... Если его дни действительно сочтены, пусть лучше проведет их спокойно у меня...

Теперь он почти не разлучался со мной. Поклевав размоченной в молоке каши - есть он стал совсем мало, - он плелся в мою комнату, и я сажала его на стол или к себе на плечо.

Экзамены были уже на носу, и я занималась с утра до вечера. И почему-то меня не покидала уверенность, что Боб тем или иным способом обязательно поведает мне что-то очень важное... Иногда, отодвинув книгу, я просто смотрела на него и ждала. А он глядел на меня. И мы оба молчали...