Вестник, или Жизнь Даниила Андеева: биографическая повесть в двенадцати частях

В конце октября он писал Борису Чукову: "…Наша жизнь здесь не лишена уюта и поэтичности. Особенно по вечерам, когда топится печка, а мы читаем, работаем или просто разговариваем. Не последнюю роль играет и то, что кругом, даже прямо с крыльца нашей кухоньки, открываются чудесные ландшафты на горы и долину Горячего Ключа. Мы застали горы зелеными, потом они стали ржаво — золотистыми, потом бронзово — красными, а теперь кажутся сиренево — голубыми. А сегодня А<лла>А<лександровна>видела издали даже снежные вершины Кавказа" [660].

Алле Александровне пришлось нелегко. Она то искала врача, то бежала в аптеку, то ставила банки или горчичники, то делала уколы — муж держался на каждодневных уколах эуфиллина, а в экстренных случаях приходилось колоть пантопон с кофеином. И на этюды каждый раз убегала с тревогой. Как он признавался, "исключительно жене обязан я тем, что вернулся к жизни и даже, как ни странно, к литерат<урной> работе" [661]. Беленые стены комнаты украсили ее, писавшиеся урывками, этюды, пахнущие свежей масляной краской, шла работа, — в ненастную погоду — над тремя холстами.

Заканчивался октябрь, погода портилась — похолодало, задули ветры, пошли дожди. С ухудшением погоды и ему становилось хуже.

Горячий Ключ. Деревья на вершине горного хребта, под которыми была закопана рукопись "Розы Мира". Октябрь 1958. Фотография А. А. Андреевой

"Мы еще некоторое время прожили в Горячем Ключе, — писала о памятных днях Алла Александровна. — Даниил напечатал "Розу Мира" в двух экземплярах, и второй экземпляр я зарыла на вершине хребта, который перегораживал ущелье с запада на восток. За спиной у меня был Горячий Ключ, впереди — река, а за дальними горами — море. Я увидела триангуляционную вышку и, решив, что от нее хоть насыпь останется, отмерила тринадцать шагов до раздвоенного дерева, на котором перочинным ножичком вырезала крест. Под ним я и зарыла рукопись в бидоне, и думаю, что больше ее никто никогда уже не найдет. Лес там давно разросся" [662].

Через неделю после завершения "Розы Мира", бессонной ночью 19 октября, он написал последнее стихотворение. Оно стало и послесловием, и завещанием, и молитвой:

Когда-то раньше, в расцвете сил,
Десятилетий я в дар просил,
Чтоб изваять мне из косных руд
Во имя Божье мой лучший труд.

С недугом бился я на краю
И вот умерил мольбу свою:
Продлить мне силы хоть на года
Во имя избранного труда!

Но рос недуг мой, я гас и чах,
И стал молиться о мелочах:
Закончить эту иль ту главу,
Пока не брошен я в пасть ко льву.

Но оказалось: до стран теней
Мне остаётся десяток дней:
Лишь на три четверти кончен труд,
И мирно главы в столе уснут.

Хранить их будет, всегда верна,
Моя подруга, моя жена.
Но как бессилен в наш грозный век
Один заброшенный человек!

Ты просьб не выполнил. Не ропщу:
Умеет Тёмный вращать пращу
И — камень в сердце. Но хоть потом
Направь хранителей в горький дом:

К листам неконченных, бедных книг
Там враг исконный уже приник:
Спаси их, Господи! Спрячь, храни,
Дай им увидеть другие дни.

Мольба вторая — на случай тот,
Коль предназначен мне свет высот:
Позволь подать мне хоть знак во мгле
Моей возлюбленной на земле.

Молитва третья: коль суждено
Мне воплощенье ещё одно,
Дай мне родиться в такой стране,
В такое время, когда волне
Богосотворчеств и прав души
Не смеет Тёмный сказать: Глуши!

Дай нам обоим, жене и мне,
Земли коснуться в такой стране,
Где строют храмы, и весь народ
К Тебе восходит из рода в род.