Вестник

Когда впереди показался выход из отделения, навстречу вывернулся Трей Коллинз. Вскоре все трое застыли друг напротив друга – мужчины скупо поздоровались, Джулия безмолвно улыбнулась.

– Мистер Райн, у меня для вас новости.

– Неприятные?

Полицейский кивнул.

– Давайте же, пощадите мои нервы.

В его голосе прозвучал сарказм, и Трей тоскливо поморщился.

– Надеюсь, вы чувствуете себя лучше, чем выглядите. – Он мельком взглянул на Джулию, в его глазах читалось предупреждение. Девушка крепче вцепилась в ручки инвалидного кресла. – Не люблю сообщать такое... С нами связались из Мэриборо. Умер ваш отец – сердечный приступ.

Трей увидел, как побелело и без того призрачное лицо Джулии Грант, на ее глазах выступили слезы. Она положила ладони на плечи Райну. Тот в ответ не издал ни звука, только его взгляд стал непрозрачным, как матовое стекло.

Глава седьмая

 

(около четырех месяцев спустя)

Астоун

18 февраля, 1997 г.

Шум волн.

Джулия часами стояла на крепостной стене, закрыв глаза. Словно ей нужно было дождаться знака. Она всю жизнь прожила возле океана, но теперь ей казалось, что нет более странной музыки, чем эта. Лишь смена теней напоминала о конце дня.

Она погружалась в ветер и он заполнял пустоту. Каждое утро, стоило открыть глаза, ее первым встречало чувство, что вчерашний день прошел, ничего не оставив взамен – кроме зыбких очертаний лица, которое она так любила. Иногда сердце начинало оглушительно стучать, будто чужое; казалось, реальность угасла еще несколько снов назад. Какой сегодня день? Что она будет делать завтра? Зачем? Осталось ли что-то, ради чего стоило превратиться в тень этого человека? Он слонялся вокруг живой просьбой об одиночестве, а затем проходил мимо. Она с удивлением следила за своим телом, покорно существовавшим во власти его сиюминутных настроений – должно быть, в ней тоже что-то сломалось.

Девушка запрокинула голову и застыла, вглядываясь в чужую красоту зимнего вечера. Музыка, доносившаяся из южной башни, скользила всё ниже, пока не сгорала у самой земли. На небе сияли чайки. Джулия оглянулась на Астоун. В его витражах искрилось разноцветное солнце. Ясные, чистые краски. Замок дрейфовал сквозь последний час дневного света, обласканный внезапной пасторалью. Кто-то глядел на нее, притворяясь большим старым домом. Она чувствовала, что от ветра становится холодной, как камень крепостных стен. Ей так и не хватило мужества полюбить это место.

Джулия не смогла забыть о страхе. Прошло несколько месяцев, но она всё еще слышала в себе его раскаты.

Тогда, переборов первую волну отчаяния, она последовала за Алексом, чтобы помогать ему, пока он окончательно не встанет на ноги. Она болезненно переживала его отказ вернуться домой на похороны отца, видя в этом свидетельство неотвратимых перемен в его душе. И отчасти была права. Но на сей раз Алекс заметил ее смятение и снизошел до объяснений: сослался на то, что поездка может оказаться на руку его недоброжелателям. Полицейские согласились с ним, – но в глазах Дэна Джулия заметила недоумение: если смерть отца и ранила Алекса, то обнаружить это не сумел даже детектив.

Райн тем временем быстро шел на поправку. Несмотря на увечья, он разъезжал по замку в инвалидном кресле с гораздо большей прытью, чем она могла позволить себе, будучи на ногах. Уже через пару недель он бросил его пылиться в спальне, продолжая всё так же настойчиво отваживать докторов. Семейный врач Чесбери, – хотя бедняге больше приходилось общаться с Джулией, нежели со своим пациентом, – охарактеризовал это как «неблагоприятную наследственность», сетуя на то, что Чесбери всегда чурались медицины. Что, впрочем, никоим образом не утешало домочадцев.

С каждым днем Джулия всё глубже погружалась в апатию. Это было проще, чем пытаться понять, что происходит с Алексом, или что случилось с ней самой тем утром двадцатого октября, когда ей почудился его голос. Она научилась быть под стать этому месту: тонкой тенью, скользящей по направлению бега солнца – от окна до кровати. По вечерам, как сегодня, глядя на уносящихся вдаль птиц, она терялась вместе с ними в подступающей темноте. Это было ее единственной наградой за пустые белые дни.

Возможно, так будет продолжаться тысячу лет...

Порыв ветра заставил ее оглянуться. Она увидела Алекса, идущего по крепостной стене. Он ежился в длинном плаще, развивавшемся за его спиной черным полотнищем. Седые волосы блестели от брызг – значит, опять гулял по берегу. Джулия невольно улыбнулась: издалека он казался веселым. Было холодно и горько, но он приблизился, и она увидела выражение его глаз. Поддавшись, едва не бросилась навстречу; он опередил ее с пугающей после недавних переломов резвостью.

– Алекс, тебе нельзя!..