Весточка из прошлого

Напечатан фолиант
И хрустят его страницы:
Столик. Чашка. Официант.
Смех раскатистый резвится

Не пойму, когда домой,

Но хочу увидеть маму
И надеждою хромой
Я шагаю в панораму

Дней-близняшек. Нет конца,

Есть немая паранойя
Однотонного лица,
Монотонного настроя,

Головных тревожных грыж…

Рад ли свидеться со мною
Будет град в металле крыш,
Чуть подснеженных зимою?

Мой содержит фолиант

Будний день, знакомый вроде:
Столик, стул и миллиард
Молей смеха в кислороде

Вечерами по расписанию есть принятие одиночества

Вечерами по расписанию есть принятие одиночества:
Прямо с вальса ключа мгновения в охлаждённой замочной скважине
До момента, когда, зевая, соизволит Его Высочество
На покой пойти с осознанием, что особа его уважена

Разве дом это мне, коробочка с равнодушными к горю стенами,

Поглощёнными душной влажностью и поросшими вкусной плесенью?
Тишина децибелом громче извержений в аду с сиренами
И снабжает ушные полости неприятной до боли песнею

От отчаяния падать в обморок хочет сонный директор разума

Как выкуривать одиночество нам тяжёлое снова из дому?
Передайте ему при встрече вы, злободневному и чумазому:
Книга жалоб о нём толстенная непременно да будет издана

Не штрафует судьбу-безбилетницу

Не штрафует судьбу-безбилетницу
Высший разум
За наполненность рюмок и пепельниц,
За отказы,

За кривую и всем неприятную

Ложь во благо,
За историю невероятную
На бумагах

Всем прощает простые оплошности

Высший разум
Не хватило кому осторожности —
Безнаказан

Разве мало нам в жизни возможностей,

Ярких молний?
Благородный мой гнев их в безбожности
Переполнит

И мой бог вдруг из уст все «Долой! Гори!»

Низвергает,
Степенями свободы покой внутри
Награждая

Может, некогда грубая критика

Покарала
И судьба у кого-то, глядите-ка,
Захворала

Запирайте её в мастерских

И не ставьте ей капельниц:
Было много таких
Основателей и основательниц

Переселенцы

Кручиной подавлены переселенцы:
Когда пустота достигает краёв, то
Они, испустив демонический рёв, по
Краям обделённости рвут заусенцы

Какого хлебнуть им теперь самогона?

Какую потерю оплакивать стае,
Когда из гнезда их птенец улетает,
Ведь дом отобрал у себя самого он?

И было его поручением-заданием

Явиться в свету чужаком православным,
Едва прекратив горький плач Ярославны[20],
Ноябрьский воздух забыв холоданий

Бетонной плитою раздавлены души

Но вера со временем, к счастью, крепчает:
Тускнее становятся горе-печали,
А щёки с глазами значительно суше

Я была свободной птицей