Весы змея

— Я в любом случае никогда не оказался бы на одной стороне с любым демоном! — такая идея представлялась невероятной.

Замечание, судя по голосу, чуть не развеселило Траг’Оула:

«Никогда» — это слово, редко согласующееся с фактом. А принял бы ты когда-нибудь путь ангела… Такого, как Инарий… Который желал бы, чтобы человечество всегда лежало перед ним ниц?

Дракон поймал его. Судя по всему, что он слышал, представление Инария о том, что правильно, подразумевало беспрекословное ему подчинение.

Мендельн покачал головой:

— Я не могу поверить, что мы должны страдать от этих двух сил, не имея надежды…

Разве я сказал, что надежды нет? Высшее Небо и Пылающий Ад создают свои собственные представления о своей абсолютной мощи, — после паузы дракон прибавил. — Однажды они обнаружат, что они далеки от истинных хозяев всего сущего…

Брат Ульдиссиана, как за соломинку, ухватился за эти слова.

— Ты говоришь, что есть что-то ещё, что-то величайшее? — он припомнил кое-что, о чём раздумывал раньше. — Духи перворождённых; они не ушли, но куда подевались остальные? Куда уходят души моего народа?

В место, которое заслужили по праву… За пределы досягаемости Высшего Неба, Пылающего Ада и всей этой трагической вселенной, которую они выплавили…

Что это значит? Откуда ты знаешь то, о чём говоришь?

Мы знаем, потому что знаем…

Мендельн обратил внимание на это «мы» и почему-то почувствовал, что имеется в виду не Ратма. Неужели были и другие, подобные Траг’Оулу? Было ли это возможно?

Но небесный дракон больше ничего не сказал по этому вопросу, и Мендельн знал, что, продолжи он расспрашивать, Траг’Оул больше ничего не сказал бы. И всё же, кое-что из сказанного драконом раньше вселило в него надежду.

— Так значит, у Санктуария есть настоящая возможность стать бо́льшим, чем то, что они хотят из него получить… — Мендельн сжал кинжал, который так хорошо лёг в его руку. Кинжал был не оружием, — хотя и легко мог использоваться в этих целях, — но одним из ключей к освобождению предназначения человечества от нескончаемой войны между ангелами и демонами.

Правда, это справедливо, только если ему и Ульдиссиану удастся как-то помочь помешать осуществлению замыслов Лилит и таинственного Инария.

Ангел беспокоил его больше.

— Этот Инарий… Отец Ратмы… Что он сейчас делает?

Впервые за всё время от Траг’Оула исходила неуверенность:

Лилит — создание многих замыслов и, хотя за ней трудно уследить, её почерк весьма примечателен. Инарий, с другой стороны, играет более тонко. Может статься так, что мы уже обречены на поражение в борьбе с ним, потому что он, быть может, уже сделал ход, который погубит одновременно её и нас. Ратма может лучше судить о нём, но даже он не уверен, насколько точны его суждения…

Что было окольным путём доведения до Мендельна, что ангел представляет такую же загадку для его наставников, как и для человека.

— Но мы же знаем, что он действует как Пророк, чьё лицо остаётся скрытым от всех! Конечно, опираясь на это, мы можем просчитать его действия…

Инарий остаётся полностью скрытым даже окружённый множеством глаз. То, чем видится Пророк, необязательно то, чем он является, даже в большей степени, чем Примас, который не один, но которых как минимум трое…

И вот он поднял ещё один вопрос, который донимал Мендельна даже до того, как Ратма похитил его.

— Демон Люцион был Примасом, и этого демона больше нет. Это Лилит носит его маску, сомнений быть не может.

Но стала бы Лилит создавать такую сумятицу в Хашире?

Она не стала бы, и Мендельн это знал. Он задумался о том, что было нелогично даже для демонессы.

— Другие командиры? — наконец спросил брат Ульдиссиана. — Другой демон? Это могло бы сработать нам на руку! Если даже не напрямую эта третья сторона воспрепятствует её планам…

Не воспрепятствует… По сути… Она даже способствует их осуществлению.