Ветчина бедняков

Луч прожектора скользнул по стене. Она прижалась изо всех сил, вдавилась, сквозь одежду чуя спиной шероховатость барака. Луч скользнул мимо, ярко осветив комья голой земли, и исчез. К удилению, второго за ним не последловало. Территория за пределом жилых домов (то. Куда она вышла, почти пригибаясь к земле, двигаясь пробежкаминасикосок, стараясь держаться поближе к стенам), не освещалась, поражала своей темнотой и запущенностью, и ей вдруг вспомнились слова Галины о том, что местность рядом с забором практически не охраняется – потому, что славится неприступностью. И действительно: зачем охранять то, что и так хорошо защищено? Именно этот миф о неприступности притупил бдительность, и она благодарила за это Бога. В том, что бдительность охраны здорово притуплена, она сталкивалась на каждом шагу. Во – первых, темнота, не было даже скользящего луча пожектора. Во – вторых – безмолвие, ни звука, ни души. В – третьих, идти по земле было легко (ведь земля была мягкой). Гораздо хуже были идти по бетону. Мягкие комья гасили шаги, и ей удавалось скользить почти беззвучно. Разве что только сердце, бешенный его стук. Если б кто-то был рядом, сердце могло ее выдать. Наконец, бараки и столовая. Темные и безжизненные. Где-то вдалеке залаяла собака, ей ответила другая. Ротвейллеры. Лай (почти рык) злобный, глухой. Значит, забор близко. Дверь барака, в котором они так тяжело работали днем, даже не удосужились закрыть. Она вдруг испугалась черного провала, темной бездны открытой двери, ведь внутри мог быть кто угодно. Ей повезло и на этот раз: внутри барака не было никого. На столовую и кухню она почти не смотрела. Она побежала изо всех сил вперед. До забора оставались считанные метры. Она бежала по открытой местности, и если бвы в тот момент прожектор снова скользил по земле, ее было бы слишком легко обнаружить. Но прожектора не было. Ей в голову пришла мысль о том, что бы с ней сделали, обнаружив…. И ответ пришел сам собой: застрелили. Для человека, отдавшего приказ держать забор под током и для охраны имевшего псов – убийц, ничего не стоило отдать приказ выпустить в нее несколько пуль, пристрелить на месте. Впрочем, мог существовать и другой вариант: ее вполне могли отдать на съедение ротвейллерам, инсценировав несчастный случай (мол, гуляла по ночам и наткнулась на собакк). Но от этого второго варианта почему-то не становилось легче….

С размаху она врезалась в металл, и ограда забора жалобно звякнула. Коридор для псов. Она у цели. Она остановилась, пытаясь взять себя в руки, и, включив фонарик, попыталась все рассмотреть. Псов поблизости не было. Но заборы и провода выглядели еще мрачнее, чем она думала. От страха перехватило горло, и сердце заколотилось с бешеной силой. Она сделала несколько попыток успокоить дыхание, потом махнула на все рукой. Какая разница, сходит она с ума или нет! Главное, двигаться дальше, к цели. Заборчик был выше человеческого роста: достаточно высоко, чтобы псы не добрались до нее, но, встав на цыпочки и подпрыгнув, она могла сама дотянуться до верха. Оставалось действовать по плану. Развернув бумагу, она достала котлеты, превратившиеся в бесформенную массу, потом разделила эту массуна две части. Положила на землю. Вытащила из кармашка маникюрные ножницы и быстрым движением разрезала кожу на левой руке. Глубокая рана на внутренней стороне руки быстро набухла кровью. Душевное напряжение было настолько сильным, что она почти не чувствовала боли. Потом, выдавливая кровь из руки, щедро полила котлеты кровью – обе порции. Когда крови было достаточно, она заклеила рану лейкопластырем и вытащила пузырек с ядом. Полила две порции вылила весь яд, до конца, и обросила флакончик в сторону. Потом постучала по железному забору, создавая сильное колебание воздуха, позвала:

– Эй, псины! Идите сюда! Уроды, я здесь!