Ветер чужого мира

В Массачусетском технологическом, припомнил Латимер, был чудак, потративший лет двадцать, если не больше, на то, чтобы найти точное определение времени и хотя бы приблизиться к пониманию, что это такое. Но то было давно, а потом чудак пропал из виду или, по меньшей мере, с газетных страниц. В свое время о нем пописывали, как правило, с нескрываемой иронией, потом перестали. Впрочем, поправил себя Латимер, чудак из Массачусетской техноложки тут, наверное, вовсе ни при чем, могли быть и другие ученые, исследовавшие ту же проблему, но, к счастью для себя, избежавшие внимания прессы.

Довольно было задуматься на эту тему, и Латимер ощутил волнение: он увидит Америку первобытной поры, увидит континент задолго до белых первооткрывателей, до викингов, Каботов, Картье[31] и всех прочих! Хотя, наверное, тут есть индейцы – забавно, что Джонатон не упомянул про индейцев.

Не отдавая себе отчета, Латимер уставился на маленькую группу берез. Две из них росли чуть позади крупного, футов пять в высоту, валуна – по разные его стороны. Третья береза выбрала себе место тоже позади валуна, но немного выше по склону и как бы на равном расстоянии от двух других. Казалось бы, ничего особенного: березы часто собираются группами по три. И все же в этой группе было, видимо, что-то странное, привлекшее его внимание, но если странность и была, то больше не проявлялась, во всяком случае, уловить ее больше не удавалось. Тем не менее Латимер не отводил взгляда от трех берез, недоумевая, что же такое он подметил и подметил ли что-нибудь вообще.

На его глазах на валун опустилась прилетевшая откуда-то птичка. Птичка была певчая, но какая именно – не разобрать, далеко. Он лениво наблюдал за птичкой, пока та не вспорхнула и не улетела.

Не удосужившись раздеться, лишь сбросив с ног ботинки, Латимер пересек комнату, повалился на кровать и забылся едва ли не раньше, чем голова коснулась подушки.

Когда он проснулся, был почти полдень. Умылся, причесался, с бритьем возиться не стал и, слегка пошатываясь, спустился вниз: стряхнуть с себя дурман чрезмерно крепкого сна было не так-то просто. В доме никого не оказалось, но в столовой был оставлен один прибор, а на буфете – завтрак, накрытый салфетками. Он выбрал себе почки и яичницу-болтунью, нацедил чашку кофе и перешел к столу. Запах пищи разбудил волчий аппетит, он съел все до крошки, сходил за добавкой и уж конечно за второй чашкой кофе.

Наконец он вышел на воздух через дверь заднего фасада, но и тут никого не увидел. К берегу, как и вчера, сбегал поросший березами склон. Издалека слева донеслись два хлопка, похожих на выстрелы. Наверное, кому-то захотелось поохотиться на уток или на перепелов. Говорил же Джонатон, что здесь отличная охота.

Чтобы достичь берега, пришлось осторожно пробираться сквозь нагромождения камней. Мелкая галька хрустела под ногами. Набегающие валы разбивались о беспорядочно разбросанные валуны, и даже в сотне ярдов от воды на лицо оседала влага – пелена мельчайших брызг.

Под слоем гальки что-то слабо сверкнуло, и Латимер наклонился, заинтересованный. И лишь нагнувшись совсем низко, понял, что это агат размером с теннисный мяч. Одна из граней была сколота – именно она, мокрая от брызг, и посылала неверный восковой отсвет. Он подобрал камень и принялся полировать, счищая налипшие зернышки песка и припоминая, как мальчишкой искал агаты по заброшенным гравийным карьерам. Здесь, на берегу, совсем рядом с первым агатом отыскался второй, а неподалеку, в сторонке, третий. Ковыляя на корточках, он подобрал все три камня – второй был чуть побольше первого, третий чуть поменьше. Он вглядывался в них как встарь, любуясь изяществом их структуры, ощущая вновь, через столько лет, нервную дрожь, какую испытывал всякий раз, когда находил агаты. К тому времени, как он уехал из дома в колледж, у него набрался целый мешочек агатов, припрятанный в углу гаража. Кто бы мог подсказать, что сталось с этими камушками потом?..

Внезапно из-за валунов, громоздящихся в нескольких ярдах от Латимера, показалось нечто диковинное и направилось вперевалку к воде. Птица ростом дюймов в тридцать, отдаленно напоминающая пингвина. Оперение в верхней части туловища было черным, в нижней – белым, и глаза окольцованы большими белыми кругами. Крохотные крылышки покачивались на ходу. А клюв был острый и тяжелый – грозное ударное оружие.

Не оставалось сомнений: он видел большую бескрылую гагарку, птицу давно вымершую, но в свое время распространенную от мыса Код до самого севера Канады. Матросы Картье, истосковавшиеся по свежему мясу после однообразного морского рациона, забивали их дубинками по сотне за раз, одних поедая без промедления, а других засоливая впрок в бочонках.

За первой гагаркой из-за камней показалась вторая, потом еще две подряд. Не удостоив человека вниманием, они пересекли вперевалочку полосу гальки, добрались до воды, нырнули и беззаботно поплыли прочь.