Ветер и мошки

Где очнешься? Может, на дне реки. Даже милиция предупреждает: не садитесь в автомобиль к незнакомым людям. Без вести пропавших и так хватает. Статистику портите.

Иномарка какое-то время медленно, пофыркивая, ехала рядом. Краем глаза Таня видела улыбающуюся рожу, высунувшуюся в окошко с переднего пассажирского сиденья. Рожа так и хотела, чтобы на нее обратили внимание.

— Ну, девушка!

Капот иномарки сдвинулся вперед, грозя заехать на тротуар. Таня остановилась.

— Что?

Рожа оказалась увенчана пшеничного цвета волосами и тут же треснула в широкой улыбке.

— Девушка, куда вас подвезти?

С заднего сиденья пялились еще две рожи, смуглые и носатые. Сердце коротнуло, боль снова, как самая паскудная тварь, завозилась в боку.

— Никуда! — выдохнула Таня, стараясь не скрючиться, не сложиться тут перед придурками, жаждущими развлечений.

Секунда, другая — и ноги пошли сами. Только, как назло, свернуть было некуда, тянулся и тянулся высокий забор, за которым темнела крытая рубероидом крыша какого-то длинного и угрюмого, без окон здания. Поверх забора вилась колючая проволока. То ли режимная территория, то ли какое-то производство.

— Девушка!

Таня больше не останавливалась, а иномарке пришлось, затормозив, объезжать темную лужу, раскинувшуюся метров на десять посреди проезжей части и окантованную отбитым асфальтом.

— Сука! — успел крикнуть улыбчивый блондин.

Он несколько раз громко хлопнул ладонью по дверце, и Таня от души послала его на три буквы. Забор, слава богу, кончился, мелькнули будка и шлагбаум, за которым, весь в рытвинах, кренился неухоженный двор. Бульдозер с зарывшимся в землю ковшом памятником стоял с краю.

Ковыляем, ковыляем, ковыляем, милая. Автомобиль, понятно, опять нагнал ее, упрямые попались любители подвезти, но Таня уже втиснулась в узкую прореху между забором и жилым домом, где только человеку и возможно было пройти. Вслед ей понеслась ругань. Ругань отдавала подтекстом. Ты… я… в следующий раз… Словом, обещала то, что случилось бы и в том случае, если Таня согласилась сесть в автомобиль.

Какие люди пошли озабоченные, подумала она, пробираясь с пакетом по тропке к выходу на родную улицу мимо ржавого гаража, кустов и досок. Чуть что — отымеем. Кошмар. Нет чтоб накормить.

Таня представила, как в новом контексте звучала бы ругань, и смех прыснул сквозь губы. Знаешь, что мы с тобой сделаем? Мы тебя — накормим! Солянка! Салат! Шашлык! Сама добавки просить будешь! А еще мой брат подъедет. С вермишелью!

Таня захохотала, испугав шаркающего навстречу старичка в клетчатом пальто.

— Простите, — выдавила она и захохотала еще пуще.

Старичок поспешил ретироваться.

В арке через дорогу желтел дом, за которым, как за старшим братом, прятались родные пенаты. Двести метров пройти.

Нет ли там запавших на нее автолюбителей?

Улицу Свиридова, похоже, в городском хозяйстве планировали с большого перепоя. Дома стояли девятиэтажные и шестиэтажные. Девятиэтажки формировали фасад улицы и какую-то протяженность имели понятную нумерацию, в том смысле, что за первым домом шел третий, за третьим — пятый, а по четной стороне, соответственно, четвертый дом тянулся за вторым, а шестой — за четвертым.

Но с одиннадцатого дома все пошло наперекосяк, и втиснувшаяся между типичными корпусами поликлиника получила номер одиннадцать-а. Сдвинутая в глубину шестиэтажка получила номер тринадцать, следующий за ней дом стал семнадцатым, а примкнувшее к нему с тыла здание детского сада семнадцатым-а.

Дом номер пятнадцать разместили к улице торцом и искать его можно было до морковкина заговенья, поскольку он как бы вклинивался в строй зданий по переулку, идущему параллельно. И номера не видать. Сбоку, меленько, стыдливо. Какому бы умнику пришло в голову, что искомый дом по улице Свиридова находится между зданиями номер восемь и номер десять по Гончарному переулку?

Ага, знайте наших!

Кстати, дальше улица Свиридова, до этого прямая, и вовсе кривилась, и постройки сбивались в тесную кучу, прижимаясь к трассе, имеющей федеральное значение. Там с номерами дело обстояло еще хлеще.

У магазина с распахнутой входной дверью Таня замедлила шаг, вдыхая аромат свежей выпечки. Жалко, денег совсем нет. Но ничего, завтра уже все поправится. Буханочку ржаного, еще теплого…

— Девушка, подайте!

Заскорузлая рука с грязными пальцами чуть не порвала пакет. Заросший, сизомордый бомж выступил из арки по соседству с магазином и скривил в улыбке толстые, потрескавшиеся губы. Рваный плащ, мешковатые штаны, серый свитер и толстыми кольцами намотанный на горло шарф.

— Нету. Извините.

Таня отступила, обошла бомжа по дуге. Тот следил за ее передвижениями, как пес на привязи.

— Дура! — крикнул он уже в спину Тане и добавил что-то еще, уже нечленораздельное, но, должно быть, обидное.

Можно было, конечно, попробовать вручить бомжу пучок щавеля. Убудет от нее? Ведь нет. Только вряд ли ей засчитается сколь благородный, столь и бессмысленный порыв. Какой бомжу от щавеля опохмел?

Нет никакого.

Но Таня все же развернулась и, вслепую прихватив в пакете травяной ком, сунула его бездомному под нос.

— Щавель. Хотите?