Ветер ярости

Я не была в Сибири уже десять лет. Теперь у меня там почти никого не осталось, но пару лет назад у меня начались видения – я могу идти по Москве или, например, разговаривать на работе по телефону, и вдруг оказываться в самых неприметных местах Усть-Илимска – на пустыре у почты, между домами около гостиницы Усть-Илим. Эти видения стали всплывать произвольно, избавиться от них было невозможно, они сами уходили, сами приходили. Бывало, что я могла весь день ходить по своим делам и видеть один и тот же шлакоблок на пустыре у дороги. У таких явлений есть сентиментальная нота – тоска по родине. Но я не чувствовала тоски, я проживала эти места и очень много думала об истории города. Усть-Илимск строили как поселок вахтового типа, постепенно он разросся до небольшого города в тайге, у него много локальных мифов – когда строили ГЭС, ночью случился пожар, горели деревянные сваи, и все строители и строительницы вручную ведрами по цепочке тушили его, или, например, Усть-Илимск стоит на берегу водохранилища, это водохранилище получилось из затопления поселков в низине, это такая Матёра, так вот, есть миф, что когда только затопили поселок, можно было с лодки наблюдать за подводной деревней, и маковка церкви в засушливые лета поднималась над водой, а потом стали всплывать гробы с сельского кладбища. Но кроме всех страшилок есть и другой контекст – советской колонизации сибирских земель, в результате которой появилась я и другие люди. Когда я писала этот текст, я думала о времени и истории, памяти и политике, а еще, конечно же, о еде. Мне интересно было рассматривать, как в постсоветской Сибири первое поколение, приехавшее из деревень, обживает город и строит свой быт, как деревенские обычаи начинают стираться в городе и превращаться во что-то другое, и как Большая политика влияет на маленькие отдельные тела и повседневность. Не знаю, получилось ли выразить все мое смятение в тексте, но мне нравится, что я полностью лишила его времени и замкнула на самом себе, теперь у меня есть своя маленькая Сибирь длиною в несколько страниц, в которую можно возвращаться каждый раз.

Когда мы жили в Сибири

фаине, гале, матери, отцу, бабушке, вале, свете и всем другим, мертвым и живым

1

когда мы жили в сибири
денег ни у кого не было
и мать ходила на завод просто так чтобы
не потерять работу
она поднималась в шесть утра
на кухне выпивала кофе и выкуривала сигарету
потом надевала дубленку и выходила
на темную остановку Дружба
ждать заводского автобуса
я не помню какое в сибири лето
но помню страшные ослепительные зимы
и в моих воспоминаниях мать
всегда в заиндевевшем автобусе смотрит
сквозь мутное стекло на дорогу
у нее губы в жирной бордовой помаде
и над губами светлые усики покрыты инеем
она смотрит перед собой
на дорогу
наверное все было совсем по-другому
и она в своем автобусе говорила с бригадиром
и работницей столовой
или вообще может быть она никогда
не работала на заводе
сейчас мне кажется что она никогда
не работала на заводе и мы никогда не жили в сибири
никто никогда не жили в сибири
а сибирь это такое место где никто никогда не бывали
а только и знают что говорить
вот когда мы жили в сибири и строили ГЭС
я люблю еще рассказывать
как мы детьми ходили на плотину
в минус тридцать чтобы быть на льду
на большой белой равнине
но это все неправда
потому что память намного сложнее
и она сама в себя влагает разные вещи
про мою мать про меня про моего отца
который сибирь ненавидел

и я думаю что память это такое место

где ненависть и злоба превращаются
в сантименты и боль
и память вмещает в себя все вещи
которые никогда никогда никогда
не случались с нами

1