Ветер истории

На такой дистанции винтовочные пули пробивали строй пехоты практически насквозь. Пулеметы просто сметали солдат. Я впервые своими глазами увидел, что "выкашивать толпу пулеметным огнём" не красивое выражение, а точное описание процесса. Попавшие под очередь даже упасть персонально не могли. Валились рядами друг на друга. Уцелевшие метались, спотыкаясь о трупы, и тут же падали мертвыми. Вроде и минуты не прошло, а половина батальона уже была убита. Уцелевшие залегли среди тел мертвых и раненных товарищей и пытались отстреливаться. Те, кто оказался ближе к концам колонны пытались вырваться из ловушки, отступая по дороге.

Последней надежды на спасение их лишили бронеавтомобили. На предельной скорости они мчались к месту боя. Вот самый быстрый подлетел и резко затормозив, открыл огонь из обоих пулеметов. Бежавшие первыми австрийцы, на встречу которым вылетела бронемашина, успели упасть в дорожную пыль и накрыть голову руками. Тем, кто бежал следом, повезло меньше. Из-за поднятой ими самими чуть раньше пыли и спин товарищей опасность они увидели слишком поздно и падали уже изрешеченными.

Я поводил стволом винтовки, вглядываясь в кучу тел передо мной и не увидел никакой активности. Огляделся. Сопротивления уже не было нигде. Даже бежать никто не пытался. Какое шевеление на дороге явно было, но стрельбы по нам не велось. Похоже, воевать больше не с кем. Как-то сам по себе огонь стих. Пулеметы совсем замолчали. Лишь несколько неугомонных бойцов продолжали палить в какие-то только им видимые цели.

— Прекратить огонь!

Стало тихо, только писк в ушах стоял. Вдруг слева бахнул выстрел. Я резко повернулся и успел увидеть, как улетела от богатырского подзатыльника фуражка провинившегося бойца. Одобрительно кивнув пресекшему бардак ветерану, я высунулся из окопа и осмотрел дорогу. Среди груды трупов и шевелящихся раненных было видно замерших живых солдат. Сейчас они осторожно выглядывали и ждали развития событий. Я дал отмашку офицеру-инструктору и тот прокричал что-то по-немецки. Уцелевшие солдаты стали вставать и поднимать руки.

Посмотрел на правый фланг, команд не понадобилось, командир первого взвода уже согласно плану вывел своих бойцов на зачистку. Быстро согнали в кучки пленных и, чуть подумав, погнали их оттаскивать в сторону раненых. Вот и все, можно вылезать. Народ толпой повалил на дорогу. Кто-то принялся собирать трофеи, кто-то перевязывал раненных, кто-то оторопело бродил среди мертвых тел. Я глянул на часы, до встречи идущего к нам полка по расчету оставалось три-четыре часа. Надо поторапливаться, нам еще выдвигаться на помощь второй группе. Бронепоезд приедет раньше, но он идет без пехоты и с ним справятся без нас. Там все решат пушки, а наши винтовки и пулеметы без надобности.

Вскоре подтянулись двуколки. Я оставил один взвод собирать трофеи, а с остальными отправился обратно. Только боеприпасов добрали и станковые пулеметы закинули внутрь бронемашины.

На подходе к станции мы услышали частую пушечную стрельбу. Отряд остановился и вперед умчался один бронеавтомобиль. Я прислушивался к стрельбе, пытаясь понять, что происходит на станции. Пушечная стрельба уже прекратилась, и сейчас были слышны только короткие пулеметные очереди и редкие винтовочные выстрелы. Понятно, что это, скорее всего, заявился бронепоезд и судя по молчанию пушек, он для станции уже не опасен. Видимо, отъехал подальше, а перестрелку сейчас ведет высланный вперед десант. Ну да, логично. Станция захвачена оказалась, что там и как не известно. Следовательно, для командира БеПо самое правильное решение — провести разведку боем. Ну а для нас самое логичное — тихонько зайти с тыла и застать врага врасплох. Вряд ли они сидят запершись, а даже если и так, то в мертвую зону бойцы проскочат, а там гранат накидают в амбразуры или еще что-нибудь придумаем. Хотя чего мозг зря кипятить, разведка вернется, тогда и планы строить будем. Я перестал вышагивать туда-сюда и уставился на дорогу.

— Товарищ командир, разрешите пару слов. — негромко обратился Воронов.

Интересный тип этот Воронов. К нам он пришел сам, услышав про создание отряда от кого-то из знакомых офицеров, хотя революционные идеалы свободы, равенства и братства ему совершенно безразличны. Дело в том, что после ранения врачи ему запретили возвращаться на фронт, поскольку подполковника часто мучили жуткие головные боли. Ему предлагали место в штабе дивизии, но он отказался. Вместо этого он вломился ко мне в кабинет и предложил свои услуги с условием службы в строю, непременно на передовой. В этом его стремлении воевать не было не фанатичного патриотизма, ни ненависти к немцам, подполковник Воронов просто считал, что его место во время войны только в бою, а зачем и почему неважно. Для нас он был ценным приобретением именно своей аполитичностью. Я надеялся привязать его к Красной Гвардии навсегда, уж больно толковый командир был. Так что отношения с ним я старался поддерживать хорошие и с готовностью отозвался.