– Антон Тимофеевич меня зовут.
– Я Павел Семенович, но можно просто Паша.
– Я просто Антон, ведь мы с вами, Паша, одногодки. – Поршиков изящно продемонстрировал, что данные на меня предварительно поднял.
– Ну, ребята, я вас оставлю, – озабоченно молвил Перепелкин, – и побегу. Через полчаса у замминистра совещание.
– Прогуляемся?
Поршиков кивнул.
Мы пошли вниз по Садовому кольцу, в сторону Крымского моста и парка Горького.
В нескольких словах я рассказал брату Наташи, невинно убиенной в восемьдесят первом году, о нашей с Римкой экспедиции в Суджук, об участии отца и кладе, который оставила там некогда моя мачеха.
Я достал из кармана кадрики, которые настриг из пленки в избушке у глухонемой.
Тот посмотрел, заиграл желваками.
– Я возьму?
– Пожалуйста.
– Это, конечно, никаким доказательством служить не может. Но основанием для открытия дела заново – вполне. А там, глядишь, и доказательная база появится. Вы, Павел, как я понимаю, давно настоящим угрозыском не занимаетесь. Поэтому, может быть, не в курсе, какие могучие инструменты теперь появились для изобличения преступного элемента. К примеру, ДНКанализ. Клетки преступника могут десятилетиями на трупе сохраняться. Тем более имело место изнасилование. А главное: мы ведь теперь знаем, чью конкретно ДНК искать. Следователь, я думаю, сделает ходатайство об эксгумации.
Он говорил обо всех этих процедурах в отношении собственной убиенной сестры с полным бесстрастием, но я понимал, что это не бездушие, не профессиональная деформация. Просто за частоколом привычных слов и действий легче упрятать свою боль. А возможно, не только боль, но и удовлетворение – что сорок с лишним лет спустя справедливость в отношении его сестры восторжествует.
– Но главный обвиняемый – мультимиллионер. Из вашего же края. – Я изящно (как мне показалось) намекнул на то, что деньги нынче могут попрежнему похоронить любое уголовное дело.
– Ничего страшного. Богатеи теперь у нас не столь высокую роль играют, как в девяностые или нулевые. Сколь веревочке ни виться…
– Мне кажется, если на Олсуфьева умно надавить, он может дать показания против своего начальника.
– Поговорю со следователем из СК.
Мы дошли до «Музеона».
– Спасибо вам, Павел. – Поршиков протянул мне руку.
– Могу вас подвезти, куда скажете.
– Нет, я на такси и на вокзал. Аэропорта нас лишили, хочу успеть на Казанский, на тридцатый скорый.
Я не стал спрашивать его, специально ли Поршиков приезжал в столицу ради разговора со мной.
Главное, Перепелкин выполнил мою просьбу связать нас, и он примчался.
Я добежал до своей «бэхи», которую запарковал в здешних краях за огромные деньги, и поехал на Лосиноостровскую улицу, в госпиталь к отцу.
В коридоре больницы, на этаже, где находилась палата папани, вдруг произошла престраннейшая встреча.
Навстречу мне вышагивал – в костюме, с шейным платком, с напомаженными волосами – не кто иной, как полковник разведки в отставке, мой старый друг и наставник, собственной персоной Валерий Петрович Ходасевич.
– Вы?! – не смог я скрыть удивления. – Как здесь?
Он, не отвечая, пожал мне руку, похлопал по плечу. Развернул в своем направлении.
– Пойдем, проводишь меня до машины.
Ходасевич, насколько я знал, собственного автомобиля не имел и сам за рулем не ездил. В тех редчайших случаях, когда выбирался из дома, заказывал не такси, а лимузин – чтобы тот его возил и обязательно ждал, пока полковник занимается своими делами.
– Можешь не спешить, – продолжил он, – там у твоего отца посетители.
Значит, и впрямь навещал моего папаню? Значит, они знакомы?
Не давая мне возможности задать вопросы, полковник проговорил:
– Точнее, посетительница. Дама. Намечается явный марьяжный интерес, потому что прибыла она, ни много ни мало, из Владивостока. И, я так понял, специально ради твоего отца.
– Диана Альбертовна, – догадался я.
– А, так ты знаком с возможной будущей мачехой?
– Только по телефону и по переписке.
Мы вышли на больничный двор.
Не знаю, как это удавалось Валерию Петровичу, но на площадке, куда разрешалось въезжать только медицинским автомобилям (и куда мою «бэху» не пустили ни за какие коврижки в тот вечер, когда мы привезли отца), его ждал черный «Мерседес».
Водитель в костюмчике выскочил и отворил перед эксполковником заднюю дверь.
Ходасевич протянул мне руку на прощание. Ясно было, что он хочет увильнуть ото всех вертевшихся у меня на языке вопросов.
Я пожал его толстую и мощную длань, а он, не выпуская ее, вдруг притянул меня к себе и, обдавая крепким запахом старого доброго одеколона «Ожён», проговорил вполголоса:
– Твой отец был и остается
Авторы благодарят
Большое спасибо нашим друзьям:
– журналистке и писательнице Наталье БАРАБАШ;