Ветер из рая

– Так что я искал? И что там у тебя?

– Пленочки. Разнообразные документальные фильмы примерно одинакового сюжета. Снято скрытой камерой. На некоторых из них порнуха, а на одном – настоящее убийство. Помнишь то кино? Сам снимал?

Я видел, как лицо у моего визави вздрогнуло. Я попал в точку.

– Ну и чего ты хочешьто?

– Я хочу за ту коллекцию кино коечто получить.

– Твоя цена?

– Моя цена не материальная.

– Что именно?

– Нужен мне гражданин Петр Зверев. Тот, в которого вы стреляли в районе стелы.

– Зверев? Петр? А в каком он виде нужен? Вернуть тебе тело?

Вот тут и у меня, наверное, чтото дрогнуло в лице. Но я произнес:

– Если тело, тогда эти съемки поедут прямиком в Следственный комитет. Так своему руководителю гражданину Бакланову и передай.

– Подожди минуту.

Он отошел и соединился с кемто по телефону. Тихо поговорил не более полуминуты.

Я стоял у парапета набережной. Народу прохаживалось немного. Терпко пахло морем. Плескались волны. Фонари светили через один.

Олсуфьев вернулся.

– Пациент в коме. Состояние тяжелое, но стабильное.

Камень упал у меня с сердца.

– Можешь его забрать, – продолжил мой собеседник. – Мне он ни к чему. Что с пленками?

– В тот момент, когда Зверева перегрузят в вызванную мной перевозку, ты получишь точные данные, где находится кино.

Он немного подумал.

– А если мы в том месте, где ты скажешь, ничего не найдем? Никаких пленок и фильма про убийство?

– Тогда ты или твой босс нас тормознуть сможете. Мы еще за границы края не успеем выехать.

– Скажи, а тебето Зверев зачем?

Я не стал ему рассказывать о наших родственных связях. Но он всмотрелся в меня и проговорил:

– Хотя вы похожи. Я помню его совсем молодым. Его тут все знали во времена, когда он «стальную Беллу» греб. Что, сентиментальность взыграла? Не можешь бросить папашу – хотя он тебя и, наверно, матерь твою на любовницу променял?

– Не твое дело. Скажи, где мой отец, и я буду заказывать перевозку. И кстати: ты бы подумал, как съемкой распорядиться. Если откровенно: сколько тебе можно под Баклановым ходить? Жизнь твоя почти прошла. Почему б не восстановить справедливость? Убийца должен сидеть в тюрьме. Взял бы ты эти пленочки, пошел в Следственный комитет да дал показания. Сами по себе они мало что значат. А вот вкупе с твоими словами – достаточно, чтоб его на зоне прикрыть. По делам, где виновный не установлен, срока давности нет. А ты грех с души снимешь.

Он слушал меня внимательно – возможно, и сам думал на эту тему.

– Ага, а потом меня грохнут. За предательство.

– Не грохнут. Сейчас не девяностые.

Кажется, мне удалось усилить раздрай в его душе. А может, он задумался, что дополнительно сможет получить за найденные пленки от хозяина своего, Бакланова?

Во всяком случае, Олсуфьев прищурился и сменил тему:

– Ты лучше смотри, как бы твоему папашке за убийство Инжеватова не присесть.

Я парировал:

– А тебе – за покушение на убийство моего старика. Гильза от твоего макарова? – Я достал из кармана свою находку. – Или скажешь, Инжеватова?

– Улики, изъятые с места происшествия с нарушением процессуальных мер, исключаются из рассмотрения в суде.

– А ты хорошо знаешь Уголовный кодекс. Видать, непростая у тебя житуха под Баклановым была.

* * *

Перевозку я на всякий случай нашел не в Суджуке, а в Южнороссийске. Попросил Римку собрать наши вещи – мы ведь успели обрасти здесь хозяйством, – а сам позвонил Олсуфьеву.

– «Скорая помощь» готова. Где пациент?

– Подъезжай к санаторию «Синяя бухта».

Я попросил перевозку заехать за мной на Среднюю улицу.

В санитарном «Мерседесе» оказались, кроме шофера, врач и медбрат.

Я сказал Римме все в доме закрыть, ключи, как мы договаривались с глухонемой хозяйкой, сунуть под коврик у дверей и подъехать с вещами на моей «бэхе» к санаторию.

«Синяя бухта» оказалась там, куда меня выводил телефонный след и где закончили свой жизненный путь оба мобильника отца.

Охранник на воротах оказался явно предупрежден и объяснил, куда подъехать.

На берегу, на самом обрыве, стоял одноэтажный белый коттедж. Слышался шум накатывающихся волн.

Санитарка в белом халате провела врача, медбрата и меня к больному.

Отец лежал в отдельной палате, подключенный к аппарату ИВЛ. Лицо его было очень бледным и сильно состарившимся.

Пришел, дожевывая чтото, местный врач.

– Как он? – спросил я.

– А вы кто?

– Я сын.

– Ах, сын… Состояние тяжелое, но стабильное. Имелась большая кровопотеря, но нашими мероприятиями показатели крови удалось стабилизировать. Мы ввели пациента в состояние искусственной комы.

Потом они очень долго с врачом перевозки заполняли и подписывали многочисленные бумаги, временами переговариваясь на своем птичьем языке.

Наконец прозвучало долгожданное: «Теперь он ваш».

На каталке отца доставили к перевозке и перегрузили в нее.

Я сел в салон вместе с ним и медбратом. Врач поместился рядом с шофером. Машина подъехала к воротам санатория.

В момент, когда они раскрылись, я позвонил Олсуфьеву, назвал номер ячейки в камере хранения на южнороссийском вокзале и код от нее.

* * *