Первое время она вместе с ним безо всякого стыда смотрела, что получилось. Олсуфьев не знал, куда деться от смущения и накатывающего желания. Всетаки молодой был, двадцать с небольшим хвостиком. Кровь бурлила.
Белла однажды его непроизвольное вожделение заметила, безо всякого стеснения разделась и попользовалась молодым телом. В тот день дала ему не сто рублей за смену, как обычно, а двести, но строго спросила:
– Ну что, понравилось?
– Очень.
– Так вот: это случилось один раз и больше не повторится. А если будешь болтать, я тебя уничтожу.
После того случая она вместе с ним проверятьпринимать работу перестала. Просто брала отснятую бобину и платила деньги.
Заработок был хоть постыдный, но хороший. Гдето стольник (после выплаты подоходного и за бездетность) Николай получал за месяц работы киномехаником в госкинотеатре «Буревестник». А тут столько же – за одну ночь.
Но в тот вечер он увидел не сексуальные приключения пузатых обвислых дядек с молоденькими официанточками.
Увидел (и снял!) – убийство.
Потом он выскользнул из кладовки и заметил из окна спальни, как юный Кирилл Вадимович Бакланов выносит с крыльца дома приемов завернутый в покрывало труп, грузит его в багажник разъездной «Волги».
Что было делать Оператору? Первой возникла мысль, как у честного советского человека и комсомольца, немедленно идти в милицию. И пленку принести как доказательство.
Но тут же подумалось – непременно начнутся вопросы: а почему он все это видел? И откуда взялась пленка?
Значит, надо будет рассказывать про весь их «бизнес». И сдавать с потрохами «стальную Беллу». А та недаром говорила: коечто ему отрежет, если он проболтается. Он знал и верил: такая может.
Был другой вариант. Натурального шантажа. Пойти к самому Вадиму Егорычу Бакланову, первому секретарю горкома. И тот Оператору – в ответ за его молчание и за пленочку – отвалит натуральные золотые горы. Ради сыночка ничего не жалко.
Но это был путь очень и очень стремный. Поэтому Оператор решил не рисковать. Не будить лихо. Он знал, что Белла – баба щедрая. Поймет: он запечатлел такое, что это, натурально, позволит ей взять за горло самого персека. Поэтому, верно, женщина не станет скупиться.
Он пришел к ней на следующее утро с самого ранья и попросил, чтобы проглядела пленку, снятую вчера, немедленно.
Когда Белла увидела ее, она поняла, что запечатлена подлинная бомба.
Настоящий козырный туз.
И, как положено хорошему игроку, она приберегла этот туз в рукаве.
Не колеблясь, отсчитала Оператору пять тысяч рублей и сказала: «Уезжай из города немедленно. Увольняйся из своего кинопроката и гуляй где хочешь. Пора тебе новую жизнь в другом городе начать, понял?»
Прошло двенадцать лет
Май 1993 года
Кирилл Бакланов на жизнь не жаловался.
Никто не настиг его в связи с гибелью двадцатилетней Наташи Поршиковой, суджукской официантки.
Кир осторожно, крайне осторожно навел справки и выяснил: производство по делу приостановлено – ввиду того, что не установлено лицо, которое можно привлечь в качестве обвиняемого. Видимо, отец в последние полгода жизни ради своего сыночка всетаки расстарался. В качестве реального хозяина города Суджука спрятал концы в воду.
Кирилла даже никто не допрашивал. Никакой следователь к нему в армию не приезжал.
Он действительно, как и наказывал отец, на следующий же день после убийства отправился в военкомат и, коченея от ужаса, попросил его призвать и отправить служить в Афган. Но папаня, видать, с военкомом по его поводу реально перетер. Тот послал его исполнять священный воинский долг в максимально далекое от курортного Суджука (и боевого Афганистана) место: на камчатский полигон Кура, куда с советских подлодок прилетали на испытаниях боевые блоки стратегических ракет.
Его из той несусветной перди, правда, однажды отпустили – на похороны бати: всетаки не пешкой был отец, а первым секретарем горкома.
Когда Кир вернулся в Суджук на побывку осенью восемьдесят первого, в городе все шуршали, мол, смерть папаши полукриминальная: то ли убийство, то ли самоубийство. В городе начались посадки. Без вести пропала начальница треста ресторанов и столовых Белла Табачник, на которую повесили огромные хищения и растраты. Однако официальная версия смерти отца все равно гласила: несчастный случай. И на самом деле было счастьем, что случилось именно так (думал Кирилл): не умри отец, его бы точно посадили, и на репутацию сына и мамы Веры легло бы несмываемое ядовитое пятно.
Хоронили папаню в закрытом гробу, и Кир по отношению к нему ничего тогда не чувствовал. Больше, нежели скорбел, дергался, что его потянут к следователю и попросят показания дать по поводу гибели Наташки – тогда дело, как он слышал, еще не приостановили. Но, слава богу, обошлось.
Опившись до бесчувствия на поминках «старкой», он на следующий день полетел из Краснодара через Москву назад, в часть.
Мать, хоть и жила с отцом на ножах, еле терпела его измены, все равно с его гибелью сильно сдала.