Ветер, кровь и серебро (СИ)

— Ошибку? Ну, теперь, в отличие от нашего первого разговора, ты хотя бы признаёшь, что совершил ошибку. — Кристина, скрыв улыбку, поднялась с трона и с удовольствием заметила, что Джойс сглотнул и чуть округлил глаза. Сейчас она была выше его, ибо стояла на высоте трёх ступеней, и уже не казалась себе такой испуганной, беспомощной и запутавшейся по сравнению с ним. Она приняла твёрдое решение и от своего не отступит. Все его уговоры бесполезны. — Джойс, ты не достоин носить фамилию Коллинзов, — заявила она, спустившись на среднюю ступеньку и сокращая расстояние между ними. — Представители нашего рода веками прославляли её, а ты… ты попросту опозорил, причём дважды, предал, наплевал на неё — и тем самым доказал, что всё наше наследие для тебя ничего не стоит. Так зачем оно тебе сейчас? Осознал, что носить громкую дворянскую фамилию может быть выгодно?

— Я говорил…

— Твоим россказням я не верю. — Она нахмурилась и спустилась ещё ниже, становясь напротив него, но всё ещё чувствовала себя будто на возвышении — хотя бы потому, что никогда бы не позволила себе опуститься до уровня Джойса. — Ты тоже можешь не верить моим угрозам, но это будет слишком дорого тебе стоить. А теперь иди прочь, — оскалилась она. — Завтра на рассвете ты уезжаешь. И только попробуй…

Она не договорила, стиснула зубы и быстрыми шагами вернулась на трон.

— Ты точно такая же, как Джеймс, — повторил Джойс громко, с явной яростью в дрожащем голосе. — Он тоже однажды сказал мне то, что сказала сейчас ты.

С этими словами он быстро направился прочь из зала.

Глава 5

Тем же вечером ей пришло первое письмо от Генриха. Настроение тут же резко поднялось, исчезли злость, ненависть, гнев и обида. Кристина прижимала к груди поистине драгоценный пергамент, пока шла в спальню — прочитать его хотелось именно там.

Генрих писал, что до пристани добрался вполне спокойно, хоть и не без помех: задержался на несколько дней в одной башне из-за ударившего дождя и вследствие этого раскисших дорог, крайне затруднивших дальнейшее передвижение. Теперь он ожидает короля, который задерживается из-за штормов, но, возможно, прибудет уже через день-два. Генрих предполагал, что когда Кристина получит это письмо, то он, скорее всего, уже направится в Фарелл по морю.

Она вздохнула. Возможно, муж ещё не покинул пределов Драффарии и оставался на пристани, но всё же… всё же он был очень далеко. Узкий тракт не пользовался особым спросом у путников, а те места, куда он вёл, были глухими, диковатыми. Странно, что там нашлась действующая пристань… Хотя, может, её восстановили и починили ради короля, которому не хотелось делать крюк, заплывая в Серебряный залив. Да это и неважно.

Важно то, что Генрих писал ей, важным было каждое его слово, каждая буква… Это письмо вмиг сокращало расстояние между ними, уничтожало все километры. Будто он сейчас был рядом с Кристиной, по обыкновению стоя сзади неё и обнимая за плечи. Будто он никуда не уезжал, а его слова были не написаны, а произнесены им вслух, совсем рядом с ней.

«Я безумно скучаю и очень люблю, — так заканчивалось письмо. — Но пока мы живы, нас ничто не разлучит».

Кристина улыбнулась, чувствуя, как к глазам подступают слёзы. Ну вот, ещё не хватало…

Она быстро написала ответ: о том, как холодна весна и как ей холодно без него, как она распорядилась насчёт Джойса, в соответствии с его, Генриха, идеей, как дела у Хельмута и Берты, и в конце добавила, что очень ждёт его и желает ему удачи в переговорах.

— Кэси! — позвала Кристина служанку, которая, смиренно ожидая госпожу, протирала пыль на подоконнике. — Отдай управляющему письмо, скажи, чтобы срочно отправил туда же, откуда пришло сегодняшнее.

Кэси забрала запечатанное письмо и с поклоном удалилась, не забыв прихватить тряпку для пыли. Кристина же взглянула в окно, думая, чем ещё ей сегодня заняться — вроде бы ещё не слишком поздно… Но Джеймсу, пожалуй, пора спать: он сегодня весь день бегал во дворе, пытаясь ловить голубей, и наверняка устал. Кристина приглядывала за ним, потом, когда пришло время переговорить с Джойсом, поручила это дело Грете, и, по её словам, Джеймс вёл себя вполне прилично и даже ухитрился ни разу не упасть в своей беготне.

Когда Кристина зашла в детскую, Джеймса уже умыли и переодели в ночную сорочку; он сидел на кровати, прижавшись спиной к стене и притянув колени к туловищу. Свет единственной свечи почти не разрезал темноту вечерних сумерек, и от этого в комнате становилось даже как-то жутковато. От шкафа, кровати и стола на пол падали причудливые тени, они же ползли по стенам, сгущаясь прямо под ногами… Кристина поёжилась, но всё же прошла в комнату, прикрыв дверь, и присела на кровать рядом с сыном.